Три года без Сталина. Оккупация: советские граждане между нацистами и большевиками. 1941-1944

тонким деревенским юмором привлекали множество зрителей[1056] .

Определенный интерес представляет развивавшаяся на оккупированных территориях РСФСР поэзия. Она передавалась при помощи средств массовой информации (газет, журналов), зачитывалась во время массовых мероприятий, со сцен клубов. Поэтические произведения, появлявшиеся в этот период, были строго идеологизированы, имели три основных направления:

1) критика советского строя и его репрессивной си стемы;

2) критика советских и партийных лидеров;

3) восхваление германской агрессии, германской армии и коллаборационистского движения.

Так, характерным образцом стихотворений первой группы являются стихотворения «СССР» и «НКВД». Автор первого характеризует Советский Союз довоенного периода следующим образом:

Земля многострадальная, распутья сел, степей,
Над ними безначальная тоска глухих ночей.
Темница вековечная, где тешится палач,
Где радость – скоротечная и не смолкает плач.

Во втором стихотворении дается метафорическая характеристика советских карательных органов:

Проклятый зверь – НКВД,
Питомец Сталина-злодея.
Как злой вампир, ты пил везде
Людскую кровь, отродье змея.
Наемник, раб, ты, стыд поправ,
И честь, и совесть, смотришь гордо,
И всем грозит, как злой удав,
Твоя оскаленная морда.

Реже здесь применялись переделки классических произведений, детских загадок:

Мальчишка в сером армячишке
По дворам шныряет, крохи собирает.
(Сельский коммунист.)[1057]

Довольно удачной переделкой следует признать стихотворение Л. Ямского «Иосиф-Мороз»:

Вглядись, молодица, смелее,
Каков я, Иосиф-Мороз!
Навряд тебе парня страшнее
И злее видать привелось!
…
А честному люду на горе
И всем непокорным на страх
Гоню я людей без разбору
На муки и смерть в лагерях[1058].

Вторая группа стихотворений представлена большей частью эпиграммами, высмеивающими такие черты советских лидеров, как жестокость, раболепие, для военачальников – профнепригодность.

Так, глава НКВД Л. П. Берия представлялся воплощением жестокости:

Чем еще садисту отличиться?
Он готов казнить родную мать!
Говорят, что Берия ловчится
Самого себя арестовать.

В одной из эпиграмм всесоюзный староста М. И. Калинин был представлен марионеточным, ничего не значащим, всего лишь номинальным руководителем государства:

Калинин – волевой старик,
Ничьим веленьям не покорный.
Он независим и велик,
Когда сидит… в своей уборной.

Иногда в эпиграммах проскальзывал антисемитизм, зачастую совершенно неуместно:

У Джугашвили длинный нос!
Не жид ли он? – вот в чем вопрос.

Любопытно, что советским лидерам семитского происхождения в эпиграммах могла приписываться реальная, неограниченная власть, превосходящая власть И. В. Сталина. Характерным примером служит следующая эпиграмма на Л. М. Кагановича:

Протухший, ожиревший жид
На троне в СССР сидит,
А остальные, вставши в ряд,
Ему с почтеньем лижут зад.

Правомерно предположить, что авторы эпиграмм исходили из того, что короткие сатирические стихотворения легко запоминались населением, помимо средств массовой информации часто передавались из уст в уста. С этой целью авторы эпиграмм пренебрегали этикой, а для придания своим произведениям экспрессивной иронической окраски использовали некорректные, даже ругательные слова и выражения. По крайней мере, проведенный нами опрос среди жителей нескольких районов Смоленской, Курской и Брянской областей показал, что большинство людей почтенного возраста, переживших оккупацию более 60 лет назад, с удивительной точностью воспроизвели ряд подобных эпиграмм и стихотворений.

Третья группа стихотворений в различных местностях имела свои особенности. Так, на Дону казаки пели на мотив старой песни «Стенька Разин» казачий гимн «Под свободные знамена», в котором нет ни малейшего упоминания о германской армии, а казачье движение представлено вполне самостоятельной силой. В то же время гимн перенасыщен призывами к мести большевикам. Напротив, в центральных областях РСФСР подобные призывы либо отсутствовали, либо носили умеренный характер. В этой связи правомерно предположить, что казаки, считая себя обособленной этнической группой, зачастую отождествляли большевиков с русскими, считая большевизм несвойственным казачьей среде явлением. Напротив, коллаборационисты из русского населения не считали членов ВКП(б) абсолютно чуждым элементом, более того, в своих пропагандистских материалах призывали таковых к сотрудничеству. Так, в одной из коллаборационистских листовок, выпущенной в феврале 1943 г., говорится: «Беспартийный, коммунист, комсомолец, рабочий, крестьянин – все мы прежде всего русские, и жизнь показала, что если поскрести любого честного коммуниста, то сразу выступает наружу его русская душа»[1059].

Особый вид поэзии, относящийся скорее к фольклору, оказался направленным исключительно на поддержание антисемитских настроений. Такие двустишия были начисто лишены какой-либо политической окраски, чаще имели религиозный оттенок:

«Где жид богатый, там христианин в заплатах».

«С жидом дружить – черту душу заложить».

На фольклорное происхождение подобных стихов указывает частое упоминание в них крестьянского быта, предметов крестьянского обихода, сельских приемов работы:

«Жиду верить – воду ситом мерить».

«Хата жида – всей деревне беда».

Интересно, что подобное творчество, согласно проведенному нами опросу, получило наибольшее распространение в районах, где преобладало украинское население, например в западной части Орловской (теперь – Брянской) области. Напротив, в областях, значительно отстоящих от границы с Украиной, антисемитский фольклор всплывал крайне редко. Фольклорное происхождение антисемитских изречений косвенно подтверждается также тем, что ни в одном из просмотренных нами средств массовой информации периода оккупации что-либо подобное не было опубликовано, вероятно, ввиду низкопробности данных образцов поэзии.

Советским военачальникам эпиграммы посвящались крайне редко, а их фамилии зачастую упоминались наряду с именем И. В. Сталина:

Тимошенко и Иоська, попляшите гопака!
Проиграли пол-России, два советских дурака.

Таким образом, на оккупированных территориях РСФСР, пусть в небольшом объеме, сохранились музейная работа, театральное искусство, наука. Вместе с тем наблюдалось не их развитие, а постепенное свертывание. Так, налицо сокращение объема музейных фондов ввиду того, что экспонаты как материальные носители культуры постепенно и целенаправленно расхищались оккупантами. Работа оккупантов по сокращению культурного потенциала России была бы невозможна без помощи коллаборационистов. Именно они оказали большую помощь нацистам в деле ревизии культурных ценностей, уничтожения памятников, литературы, живописи. Однако и здесь следует различать коллаборационистов и псевдоколлаборационистов, то есть тех, кто, формально находясь на службе у оккупантов, делал попытки сохранения научного и культурного потенциала России.

Заключение

История гражданского коллаборационизма периода Великой Отечественной войны долгое время как в отечественной, так и зарубежной исторической науке оставалась изученной крайне неполно и односторонне. Отечественная историческая наука на протяжении длительного времени уклонялась от признания масштабности коллаборационизма, в частности гражданского, стремилась представить его не как явление с социально-политическими корнями, а как банальное предательство, обычное услужение оккупантам немногочисленных одиночек, движимых самыми низменными чувствами. Именно такой подход прочно вошел в отечественную историографию советского периода. Другая крайность, присущая