Государственной думы, взявшей на себя руководство революцией в первые дни ее успеха. Постепенно социалисты, составлявшие подавляющее большинство в Совете, почувствовав под ногами твердую почву, не ограничились положением какого-то придатка к Думе, а совершенно аннулировали ее, заняв место какого-то своеобразного парламента и опекуна беспомощного Временного правительства. Фракция большевиков, проповедуя мир хижинам и войну дворцам, тем не менее облюбовала для себя великолепный дворец Кшесинской на Каменноостровском проспекте и устроила в нем цитадель большевизма. Оттуда полились потоки большевистской пропаганды по всей России, и там была сосредоточена вся работа по разложению армии и предательству родины внешним ее врагам.
Обследуя положение в революционной столице, я пришел к выводу, что достаточно было бы одного, двух военных училищ для ареста Совета раб. и солд. депутатов в полном составе и временной охраны столицы. Я решил поделиться своими мыслями с полковником Муравьевым, рассчитывая, что с его содействием можно было бы рискнуть на переворот с целью захватить разлагающее страну зло в ее гнезде и, уничтожив его, обезглавить всю систему разложения и предательства, организованную прибывшими из- за границы социалистами. Ввиду этого, я в одну из своих бесед с Муравьевым предложил ему следующую схему действия: ротой юнкеров занять здание Таврического дворца, арестовать весь Совдеп и немедленно судить всех его членов военно-полевым судом, как агентов вражеской страны, пользуясь материалом, изобличающим почти всех поголовно деятелей по углублению революции, в изобилии собранным следственной комиссией Министерства юстиции и Ставкой главнокомандующего после неудачной для большевиков июньской попытки захватить власть в свои руки. Приговор суда необходимо привести в исполнение тут же на месте, чтобы не дать опомниться революционному гарнизону столицы и поставить его перед совершившимся фактом уничтожения Совдепа. Одновременно я предлагал объявить столицу на военном положении и, если потребуется, арестовать Временное правительство, после чего от имени народа просить Верховного главнокомандующего генерала от кавалерии Брусилова принять на себя диктатуру над страной. Мой план заинтересовал Муравьева, и он решил поехать в Ставку, чтобы испросить согласия Брусилова на совершение предложенного coup d'etat. Я горячо возражал против намерения Муравьева посвятить в наш план Брусилова, считая, что он должен быть поставлен лицом к лицу с совершившимся фактом и по долгу Верховного главнокомандующего или принять его, или расписаться в собственной несостоятельности. К сожалению, Муравьев не согласился со мной; его возражения сводились к тому, что если мы одновременно с Советом не арестуем и все Временное правительство, то Керенский уничтожения социалистической головки нам не простит и мы будем расстреляны.
– Подождем лучше, – сказал Муравьев, – пока большевики не повесят все Временное правительство, а мы с вами потом будем вешать большевиков.
Через несколько дней после этой беседы Муравьев сказал мне, что им получены из министерства исчерпывающие указания относительно моего плана формирования и моих будущих взаимоотношений с всероссийским комитетом по формированию добровольческой революционной армии, и поэтому я должен был 16 июля, рано утром, до начала занятий явиться к нему в кабинет для детального обсуждения дальнейших наших шагов.
Эта последняя моя встреча один на один с Муравьевым началась с того, что он предложил мне должность своего помощника по возглавлению комитета. Несмотря на всю заманчивость предложения (я должен был пользоваться положением и правами помощника военного министра), я настаивал на своем отъезде в Сибирь, убеждая его, что там я принесу больше пользы, чем оставаясь при нем в качестве его помощника. Тогда Муравьев согласился откомандировать меня при условии, чтобы я принял на себя обязанности комиссара по образованию добровольческой армии для Иркутского и Приамурского военных округов. С этим я согласился и начал готовиться к отъезду из Петрограда.
Назначение мое было проведено приказом Верховного главнокомандующего, причем оно было сформулировано как назначение мое военным комиссаром Дальнего Востока. Таким образом, мои права по формированию были расширены на всю нашу Дальневосточную окраину, включая полосу отчуждения Китайско-Восточной жел. дор. и Иркутский военный округ. Одновременно я был назначен командиром Монголо-бурятского конного полка, с отведением полку места для формирования на ст. Березовка Забайкальской жел. дор. (около Верхнеудинска). Помимо этого, я получил также полномочие и письменную инструкцию от петроградского Совдепа. Этот документ в дальнейшем сослужил мне хорошую службу.
За двухнедельный период ежедневных встреч и бесед с полковником Муравьевым, впоследствии главнокомандующим Красной армией, я вынес о нем отличное впечатление в отношении его способностей и умственного развития. Ему не хватало решительности, чтобы сыграть роль российского Бонапарта, к которой он себя безусловно готовил с самого начала революции. Это ясно видно из всего его поведения в течение последующих событий. И если переход полковника Муравьева с частями Красной армии на сторону белых закончился неудачей, то в этом вина не его. Ответственность за провал этой последней авантюры Муравьева должна быть отнесена исключительно за счет несогласованности действий чехов и различных белых отрядов и организаций, которые, не будучи в то время объединены общим командованием, не смогли оказать должную поддержку Муравьеву в его попытке повернуть свой фронт против красной Москвы.
Глава 9
Войсковой круг
26 июля с сибирским экспрессом я покинул Петроград, направляясь через Вологду, Екатеринбург и Иркутск в Забайкалье. Впервые после трехлетнего пребывания на фронте я увидел родную Сибирь. Несмотря на войну и последовавшую революцию, кругом мало что изменилось. Экономическое состояние Сибири и ее обитателей внешне не отражало той разрухи, которая уже наступила в стране.
Станции были так же, как и в довоенное время, запружены лотками с жареными гусями, утками, поросятами и пр. предметами разнообразной деревенской кулинарии. Все было баснословно дешево; например, стоимость целого жареного поросенка не превышала 50 копеек, утка стоила 30 копеек и т. д. Это наглядно свидетельствовало о хозяйственно-экономической мощи страны, даже по истечении трех лет тяжелого военного напряжения. Поля вдоль всего железнодорожного пути были покрыты позолотой созревающих посевов; на лугах виднелись бесконечные стога и копны сена. И все же это было не то, что до войны, когда миллионы рабочих рук, отнятых теперь фронтом, оставались дома. Читая теперь в советских газетах о «достижениях» в колхозном, индустриальном и пр. экономических фронтах и сравнивая то, о чем на весь мир вещают большевики, с тем, что было до их прихода к власти, становится ясным, в какую нищету и одичание ввергли они наш несчастный народ в результате двадцатилетней своей власти в России. Это и понятно, если вспомнить, что власть заботится не о национальных интересах России и русского народа, а исключительно о подготовке всего мира к пролетарской революции, долженствующей расширить пределы Советского Союза в планетарных размерах. Все приносится в жертву этой химерической идее. Россия важна коммунистам постольку лишь, поскольку она является плацдармом для разворачивания интернациональной коммунистической армии воинствующего пролетариата, и все живые силы страны, подпавшей под власть Коминтерна, употребляются на усиление мощи Красной армии, долженствующей на своих штыках принести миру торжество коммунистической идеи. Подготовка к этому идет уже давно. Теперь уже стало ясным, что большевики добивались признания своего правительства как законно существующего в России, соблазняя иностранцев открытием неисчерпаемого рынка для их товаров, не с целью установления нормальных взаимоотношений между буржуазными правительствами мира и коммунистическим Кремлем, а исключительно в видах использования возможности в случае признания включиться в международные взаимоотношения с тем, чтобы влиять на них в нужном для Коминтерна направлении. В этих же видах СССР, не раз подчеркивавший свое пренебрежение к Лиге Наций, вошел в состав ее, и не раз представители СССР с пеной у рта доказывали миру, что Коминтерн и правительство СССР – две совершенно обособленные величины, ничего общего друг с другом не имеющие. Нельзя допустить, чтобы в Лиге Наций сидели люди, могущие поверить такой басне, но факт в том, что цивилизованный мир делает вид, что он, действительно, верит, что Коминтерн и правительство СССР друг от друга независимы. По-видимому, считается, что СССР представляет силу, которая может оказать влияние на течение мировой политики и хозяйства. Упускают из виду, что нищая, голодная страна никаким рынком
