ковырялась в песочнице, а те, что еще старше, попивали за бойлерной пивко, уверенные, что их никто не видит. Несколько машин были припаркованы у края тротуара – но никто из них на первый взгляд не целился.
– Ладно, чем рисковать, пойдем в квартиру. – Генка выбросил окурок на голову пенсионерке с мусорным ведром, повлек его в дом. Сработал телефон в кармане. Он встал за штору, выхватил трубку. Генка посмотрел на него со скепсисом, вернулся на балкон, начал заново озирать окрестности.
– Представляем клиническую картину, – без преамбул заявил Вадик Кондратьев, специалист по теории и практике душевных заболеваний. – Во-первых, что ты скажешь о докторе Разумовском?
– Помог, спасибо, – скупо отозвался Павел. – Он уже в командировке?
– Отбыл в Бельгию, я вчера ему звонил. Сидит во Фландрии в гостинице, уверяет, что тоскует по родине. Сегодня у него симпозиум и прочие официальные мероприятия… Вещество, которое ты мне подсунул – медицинский препарат, но довольно редкий. Название пока говорить не буду – все равно не запомнишь. Надо кое-что по нему уточнить… Клинические испытания с веществом в нашей стране не проводились, запатентован, как ни удивительно, специалистами из Северной Кореи, поэтому о действии его, а особенно в сочетании с другими препаратами и внешним воздействием на мозг, вроде гипноза, ничего определенного сказать не могу. По сути, наркотик. Обладает сильным психофармакологическим эффектом, при поступлении в организм оказывает влияние на нервную деятельность, отсюда возможны стойкие галлюцинации, способные длиться сутками, помутнения сознания, уверенность в том, что ты – именно тот, кого тебе навязывают, и окружает тебя совсем не то, что есть на самом деле, диалоги с несуществующими людьми и тому подобное. А если сочетать применение препарата с регулярными «направляющими» беседами – тогда совсем хорошо. Человек похож на сомнамбулу, хотя себе он таким не видится. По мере ослабления действия препарата возможны осложнения – неприятности с двойственностью сознания, выпадения из второй реальности, способные довести до кондрашки, повышенно угнетенное состояние – в общем, крыша может хорошенько тронуться… Это я к тому, что изначально твоя… м-м, поднадзорная скорее всего сумасшедшей не была, просто у кого-то возникли причины довести ее до такого состояния.
– Это хорошая новость, – пробормотал Смолин. – Ты говоришь, препарат редкий. Нельзя проследить его путь до нашего города? Кто им обзавелся?
– Ну, знаешь, – протянул Вадик, – я не борец с экономическими преступлениями, незаконным оборотом наркотиков и тайными поставками нелицензионных депрессантов. Обратись к тому, у кого профессия соответствует. Впрочем, ладно, – смягчился приятель, – есть один канал. Постараюсь выяснить, кому продали эту штуку. Самому интересно. Но никакой гарантии, сразу предупреждаю. Вечером позвоню.
– Вадик Кондратьев, – объяснил Смолин, убирая телефон. В нескольких словах он транслировал сказанное психиатром. Генка озадаченно почесал затылок.
– Ну и история… Ты, приятель, здорово влип. Ох, бабы, что они с нами делают…
– Ты поможешь? – напрягся Смолин.
– Посмотрим, – пожал плечами Генка. – Нового ты мне ничего не открыл, а вот тумана напустил… Ладно, пойду я. Не пори глупости. Будь на связи – и никакой самодеятельности, добро? Попробую проработать твою загадочную квартиру. И приведи себя в порядок, ради Бога. Страшно смотреть.
– Знаю, – проворчал Смолин. – Не научился еще получать удовольствие от неприятностей.
Он снова вышел на балкон. Вернулось ощущение, что его держат на прицеле. Все правильно, вероятность того, что за вами наблюдают, прямо пропорциональна глупости ваших поступков. В десять с минутами он вышел из дома, сел в машину. Вереница авто вдоль здания, он наблюдал за ней в зеркало заднего вида. Включил зажигание, не спуская глаз с зеркала. У кого-то из выхлопной трубы потянулся дымок. Машина российская, неприметная, таких «девяток» в городе, как грязи. «Клиника, – думал Смолин, выворачивая руль, – люди постоянно куда-то едут. Не могут все на свете быть злодеями». Он отъехал от дома, не удержался, посмотрел в зеркало. Машина стояла, сизый дымок коптился из трубы. Он сворачивал за угол, обернулся, вытянул шею. Машина стояла, водитель никуда не спешил…
Это был обычный рабочий день, за исключением того, что работать он не мог. Богоявленского не было – начальство постоянно занимается своими делами. Он решил дождаться шефа, написал заявление о внеочередном отпуске «по семейным обстоятельствам», прикрыл его папкой с текущими делами. Время обеденное, но никто не спешил разбредаться. Каждый сидел за своим столом, ковырялся – кто в бумажках, кто в компьютере.
– История повторяется по спирали, – заметил Виктор. – но уже в виде фарса. Наш сотрудник снова встал не с той ноги.
– Мне кажется, он не вставал, – подметила Лариса.
– Или не ложился, – пробормотал Харчевский, делая выписки из компьютера в блокнот. – Оставьте парня в покое, а то завтра он придет на работу с пистолетом…
Он курил под лестницей – между адвокатской конторой «Богоявленский и сыновья» и сервисной службой известного корейского производителя. За спиной сновали занятые люди. Он угрюмо смотрел в окно – на загруженную парковку, с которой битый час пыталась выехать блондинка на белом седане. Самое точное определение: «битый час» – когда блондинка пытается выехать с парковки…
Он машинально вынул телефон, прощелкал несколько фотографий в «хранилище» снимков, уставился на ту самую, единственную, ради которой давно был готов на подвиги, но не подворачивалось случая.
Горячее дыхание обожгло висок. Он вздрогнул… и не сразу принял меры.
– Попался, голубчик… – зашипел Рудик Харчевский. – Вот она, живая причина нашего психического состояния… Хорошо лежит. А ну-ка, постой, – голос Рудика изменился, он вырвал телефон, поднес к глазам. – Где-то я уже видел эту детку… Ну точно, припоминаю… – Глаза коллеги заволокла пелена воспоминания. Смолин почувствовал, как волосы на затылке начинают шевелиться.
– Ты не мог ее видеть…
– Но видел. – Рудик почесал затылок. – Может, ошибаюсь, но… не должен ошибаться. У меня память на лица знаешь какая. Такую барышню трудно не запомнить.
– Короче, – Смолин захлопнул телефон, требовательно уставился на коллегу, – откуда ты ее знаешь?
– Не знаю я ее, – удивился Рудик, – просто видел.
– Где?!
– Ну, ты и псих! – Рудик отшатнулся. – В Караганде! Помнишь, пару месяцев назад мы ездили на пикник к Виктору? Крахаль, сосновый бор… Ты был с Альбиной, вы еще не рассобачились, делали вид, будто между вами все нормально. Поели, попили, потом все куда-то разбрелись. Я шатался по поселку, твоя Альбина вдруг откуда ни возьмись… Да не напрягайся, мы просто прошлись, поболтали. Она, конечно, дама… эффектная, но не в моем вкусе.
При чем тут Альбина? Мысли носились в голове, он не мог ухватить нужную. Альбина не при делах. Не ее епархия. Бред. Совпадения в жизни, конечно, случаются, но чтобы шанс на миллион, и вдруг сбылось…
– Продолжай, – настаивал он. Рудик как-то стушевался, видимо, понял, что хватил лишку. Уже прикидывал, как будет выкручиваться. Спасла Лариса – она спустилась с лестницы в тот момент, когда он уже хватал растерянного коллегу за грудки.
– Вот ты где… Харчевский! – Стекла ее очков гневно блестели. – Богоявленский пришел, рвет и мечет, срочно требует достать тебя из-под земли! Живо в коллегию! Телега прикатила на нас, и на тебя в частности! Не разрулишь до завтра – можешь попрощаться с работой.
– Минутку подожди, Лариса, – взмолился Смолин. – Ты что, присоединилась к международной конвенции по борьбе с табаком?
Но Рудик даже обрадовался.
– Потом поговорим, – буркнул под нос и умчался наверх. Смолин сплюнул. Лариса укоризненно посмотрела на него, потом на часы, на потолок.
– Ладно, Пашка, давай сигарету…
Все, что было в этот день, просто бесило. Он метался по замкнутому кругу, из которого не было выхода. Генка не отзывался, Вадик Кондратьев недоступен, Рудика Харчевского корова языком слизала. Злой Богоявленский слушать не хотел ни о каком отпуске «по семейным обстоятельствам». Работать, работать и еще раз работать! «Уволюсь», – мрачно думал Смолин, слоняясь по конторе. Каждые
