и молоденькие, 'отжали' этих выхоленных здоровяков от 'зеленки', выгнали их в поле, бежать оттуда было некуда - там их и расстреляли. По документам - да и тип лиц подтверждал - американцами оказались! Все четверо. Так вот, Дима рассказывая мне про этот бой, удивлялся и не понимал, почему у него перед глазами, когда он короткими очередями бил из 'калашникова' по этим откормленным демократам, стояли мать с бабушкой. Но Дима точно запомнил чувство - будто сейчас их защищает.
Впрочем, то была не единственная странность в описанном им эпизоде: скажем, почему Дима по прочтении 'КАТАРСИСа' рассказал именно об этом бое - ведь, казалось бы, 'Подноготная любви' - всего лишь взгляд неугодника на взаимоотношения мужчины и женщины… Взгляд неугодника…
Спасибо за помощь, брат. Тогда мне было особенно трудно.
Когда поднакопился жизненный опыт, стало ясно, кому я свой: тем, кто Россию в Великую Отечественную отстоял от сверхвождя, и тем, кто в Афгане был не просто так, а защищал Родину. Свой я и для потомков еретиков. Свой для потомков 'неправильных' эмигрантов, не умеющих понимать своей материальной выгоды, - тех, которые, бросив все, едут в Россию. Много ли ума нужно, чтобы, глядя на фотографии нескончаемых колонн пленных правоверных комсомольцев, догадаться, что Россию от сверхвождей отстаивали всегда именно еретики?!
А отсюда рукой подать и до не особо православных рекрутских солдат, и до стойких сибирских полков, и до отлученного от церкви Льва Толстого, которому рекруты казались самым прекрасным, что есть на свете, и до своего отца, отпевшего свое в православном храме и кровью своей защитившего Родину и сына.
В самом деле, а с чего это я так люблю Толстого? С чего это, в первый раз прочитав его собрание сочинений лет в 13, причем по собственному почину, с тех пор все перечитываю и перечитываю? С чего это разве не пол-'КАТАРСИСа' посвятил Толстому? С чего бы все это?
Удивляться есть чему: опровергаю одну его идею за другой, а все равно ставлю выше других писателей (кстати, и Дима тоже)!..
Все встало на свои места буквально вчера, когда уже начал писать эту главу, - как только соединил рекрутство моего как минимум одного предка, мою несовместимость с потомками выславшей прапрадеда общины-предателя и то, что Толстой считал русских рекрутов самым прекрасным, что есть на свете. Все естественно: Толстой выше всего ставил моего предка по отцовской линии, а я еще тогда, когда не разбирался в истории России, - еретика и защитника Родины Толстого. Подобное - к подобному. Думаю, мы и при его жизни подружились бы.
Эта догадка о моей со Львом Николаевичем общности ассоциативно-эстетических предпочтений, соединенная с представлениями о трехцентровости мира в рамках теории стаи, дает целостный континуум исторических событий и действующих в нем сущностей; меняются лишь названия, сущности же остаются неизменными. Если в XVIII-XIX веках многие из неугодников оказывались в рекрутах (если к тому времени их предок службой в армии уже не заработал личной свободы и не уехал за Волгу), то их биологические и духовные потомки в 1941-м и составляли воевавший почти без потерь партизанский отряд из научных работников, из них 'рекрутировались' и герои из числа 28 'панфиловцев', и те одиночки, которые наводили ужас на гитлеровцев в 'странной' войне 1941 года, когда одиночный танк останавливал целую танковую группу немцев, и те были против него бессильны, зато танковые корпуса полного состава исчезали безо всякого ущерба для захватчиков. Ну и комсомольцы тоже не с неба упали и с ликвидацией комсомола не исчезли. Их потомки приняли формы не только традиционные, разоблачения которых на слуху, но и, на первый взгляд, новые.
Но, может быть, я свой 'неправильным' иммигрантам в Россию не потому, что еретик, а потому только, что один из многих моих предков сам - иммигрант?
Да, действительно, один из моих пра-пра-прадедов - выходец с Украины. Но кровь его уже давным- давно растворилась в русской и, видимо, отчасти казацкой. Казаки со стороны отца - из Самары он, а там казаков предостаточно. Установить соотношение русской и казацкой кровей сейчас возможности не представляется. Да, конечно, есть и другая кровь: скажем, мать моей матери хотя по документам во многих коленах и русская, но внешность ее - наиклассическая татарская. Ген определенный активизировался, или она есть плод валабиянства - сейчас не выяснишь. Но кем бы я ни был по крови, я хочу быть - и есть - русский.
Национальная принадлежность, разумеется, не приговор.
Вспомнить хотя бы того же графа Льва Толстого - уж какая нравственная мерзость его предки, да и племянники с потомками (какое счастье, что они все из России повыехали! за исключением Сергея Львовича, старшего сына, хотя и отдаленно, но более других на Льва Николаевича похожего), но каков сам Лев Николаевич! Смог ведь выбраться из 'гнезда', смог с этой наиважнейшей из жизненных задач справиться!
А потому нет извинения всем остальным из его рода.
Впрочем, этим предателям жизнь медом не кажется. Совесть гадов мучает.
Из малоизвестных родственников Льва Николаевича можно упомянуть его племянника Николая Дмитриевича Толстого-Милославского, который в своей книге 'Жертвы Ялты' дал страстную отповедь 'русским зверям', которые по завершении Великой Отечественной расстреливали предателей: донских казаков, власовцев и т. п.; Н. Д. Толстой-Милославский отчитал также и англичан, которые часть этих предателей русским выдали, зато Милославский расхвалил цивилизованных американцев, которые оказавшихся в их зоне оккупации русскоязычных гитлеровцев перевезли к себе на родину и тем спасли их для размножения - и дальнейшего формирования американского народа. Любой психоаналитик скажет, что страстность, с которой эмигрант из России Н. Д. Толстой-Милославский проникся к судьбе предателей, разоблачает его собственное самоощущение - как предателя.
Толстой-Милославский в своей книге, стеная по расстрелянным казакам-предателям, оправдывал себя! И своих предков и родню тоже.
Многие детали в жизни Н. Д. Толстого-Милославского вполне для предателя закономерны: живет он в Англии, книга его переведена и опубликована под патронажем А. И. Солженицына, получившего Нобелевскую премию за повторение в разных формах символа веры про якобы проигранный Россией XX век, сын которого прижился на Западе, и так далее. Не удивлюсь, если узнаю, что переводчик Е. С. Гессен и редактор Ю. Г. Фельштинский работали над 'Жертвами Ялты' почти или вовсе бесплатно. Не удивлюсь, если узнаю, что и их из России уже смыло.
Лев Толстой, разумеется, не единственный выбравшийся.
Есть они и среди донских казаков.
Да, Дима - потомок донских казаков; но не казацкая часть моей крови подвигла его мне помочь.
Предыдущий том ('КАТАРСИС. Подноготная любви') тоже был попыткой познания себя - но только через женщин. Но если выявляя, для каких мужчин я свой, я узнаю себя, и прошлое своего отца, то изучая оказывающихся рядом женщин, узнаешь скорее не о себе, а о своей матери или отце очередной дамы.
В обоих подходах есть много общего. Если никакой закономерности не выявляется, то это свидетельство о высокой степени стадности - именно на этом уровне все равно, кого 'любить' и с кем 'дружить', отбор идет только по социальному принципу (принадлежность к одному коллективному органу стаи или субстаи). Обилие женщин, то есть неразборчивость, говорит о высокой степени стайности (индивид 'созвучен' современному сверхвождю). Если в предпочтениях наблюдается закономерность (в случае с женщинами - биоритмическая), то поступки определяет уже не связь со сверхвождем, которого, кстати, в данную эпоху может и не быть, а 'индивидуальные' неврозы. Но и эти неврозы личны лишь в некоторых случаях, на самом же деле - суть наслоение 'родовых травм', унаследованных всемирной стаей от всех сверхвождей прошлого. Высшую ступень развития комментировать нужды, надеюсь, нет.
Но, как бы то ни было, половинка может быть только у защитника Родины.
И совсем последнее: я ничего не пытался доказать. Ищущий повода все равно всегда его найдет. 'Доказательства' вообще возможны только в пределах одного из трех психологических миров нашей планеты. За пределами 'своего' субмира они не работают - неугодникам же и вовсе ничего доказывать не
