Ганнибал после блестящей победы под Каннами погрузился в заботы, приличные скорее победителю в войне, чем тому, кто еще воюет.
Все уверены в том, что однодневное промедление Ганнибала спасло и город Рим, и всю державу.
Я должен был умереть в Москве! Тогда я имел бы высочайшую репутацию, какая только возможна.
Кроме субвождей в руках сверхвождя пассивными марионетками являются также жухлые исполнители, но даже и они события вокруг себя формируют - все или почти все в их жизни не случайно. Это характерно для всех невротиков вообще, прежде всего, естественно, для одержимых моноидеей сверхвождей.
Невозможно при сравнительном жизнеописании Наполеона и Ганнибала не обратить внимание на то, что удивительно большое число узловых моментов судьбы Ганнибала загадочным - но лишь на первый взгляд - образом в точности воспроизвелись в судьбе Наполеона: особенности телосложения, переход через Альпы тем же ущельем, обстоятельства смерти, утраты власти и т. п. Эти и некоторые другие удивительные 'совпадения' мы еще в дальнейшем рассмотрим.
В соответствии с теорией стаи вождь в большей мере, чем послушные воле вождя исполнители (жухлые некрофилы) вокруг себя события формирует - но тоже отнюдь не по своей свободной воле.
Человек обладает родовой памятью в том положительном смысле, что способен воспользоваться опытом всех своих предков, критически его осмысливая, - жаль только, что счастьем критического мышления себя одаривают лишь немногие. Удел остальных - отрицательная сторона родовой памяти, проваливание в неврозы, приобретенные не только на протяжении собственно своей жизни, но и унаследованные от предков; как следствие воспроизводятся уже некогда пережитые бедственные ситуации. И чем больше некий предок авторитарен (чем больше подонок), тем цепче когтит унаследованный от него невроз. А что может быть гнуснее сверхвождя (Ганнибала)?! У каждого человека двое родителей, соответственно четверо дедов, восемь прадедов, и так далее. Число предков и предков их предков хотя и ограниченно, но почти необозримо, - все средиземноморье.
И малорослый корсиканец поддался. В чем можно убедиться, сравнивая судьбы Ганнибала и Наполеона.
Но почему каждый конкретный невротик оказывается 'в шкуре' неврозов данного великого военачальника, а не, скажем, земледельца? Выбор не случаен - он есть следствие многих факторов, плод диалектического единства внешних обстоятельств и нравственных решений, плод того, что принято называть душой.
Итак, что же могло повлиять на формирующегося Бонапарта, что он выбрал быть (не подражать! не казаться! а - быть!) Ганнибалом (или их, возможно, общим, историей забытым, предком)?
Какие особенности его пространственного, физического, физиологического и, как следствие, психического бытия определили или подтолкнули именно к этому 'неврозу Ганнибала'? Некоторые из них уже были названы:
1. Наполеон себя осмысливал (с подачи окружающих) мужчиной, но жизнь внутри этого осмысления ему осложнял слишком малый рост - 151 сантиметр . Психопатологи вновь и вновь убеждаются, что одинаковые физиологические отклонения одинаковым образом определяют отклонения и в психике (или, может, наоборот: отклонения психики уже во внутриутробном развитии проявляются во внешности?), в частности низкорослые страстно желают стать в глазах других колоссами (помните, как Наполеона называли в бегущей Великой армии? - да-да, колоссом). Эту свою порочную потребность в сверхкомпенсации обычно реализуют в порочных же видах деятельности: заставляют собой восхищаться как гениальным актером, финансовым властителем, военачальником или императором - примеров множество. Но аномально маленький рост кроме определенных форм комплекса неполноценности и патологической ненависти к рослым людям (после правления Наполеона средний рост французской нации понизился на 2,5 сантиметра , - самые рослые в первую очередь шли в армию и, естественно, большая их часть гибла) требует также и некой идеологии, легенды, из которой следует, что особо маленький рост есть вовсе не проявление дегенеративности, следствие грехов предков, но, напротив, есть признак избранности - желательно судьбой и небесами.
Известно, что средний рост римлян (подчинивших, на удивление всем, всего за 53 года войн, включавших и три победоносные войны с Карфагеном, практически весь известный в те времена мир) был менее 160 сантиметров . Заальпийские кельты славились своим могучим ростом - но римляне их 'мочили' без особого труда. Обратитесь за подробностями завоевания ойкумены Римом к какому-нибудь нынешнему студенту-историку ' низкорослому и слабосильному ' и он с величайшим удовольствием расскажет, как низкорослые римляне рубили крупных и мускулистых варваров (кельты дрались обнаженными по пояс - пугать врага должна была рельефность мускулатуры, объект зависти худосочных). Наполеон был, если угодно, таким же студентом, и у него были и эмоции, присущие этому типу студентов - только удесятеренные. Следовательно, болезненно воспринимавший свой дегенеративный рост Наполеон Буонапарте в выборе между римлянами и кельтами должен был подсознательно предпочесть римлян. Не потому, что они римляне, а потому что низкорослые.
Но, скажите, если бы объявился народ еще более низкорослый, но при этом как завоеватель не менее славный, пренебрег ли бы Буонапарте высокими ( 160 см ) римлянами или нет? Пренебрег бы.
А были ли такие?
Были.
Вот что пишет грек Полибий:
Вообще все италийцы превосходят финикиян карфагенян и ливийцев прирожденными телесной силой и душевной отвагой.
В сущности, в образном восприятии человека ущербного (например, такого, как Наполеон) слабый - все равно, что более мелкий; карфагеняне, конечно, могли быть высокими, но слабыми, дистрофичными, - другое дело, что слабый и низкорослый все равно отождествлял себя с ними.
Психологическая достоверность - все; действительность же часто, в ущерб здравому смыслу, - ничто.
Итак, слабенький и женобедренький Наполеон должен был быть не на стороне высоких и мужественных римлян, а на стороне слабеньких (но покоривших весь мир!) карфагенян!
2. Наполеон, страдавший от своей уродливой низкорослости, просто не мог, защищая свое унаследованное от матери болезненное самолюбие, не уходить в мечту о собственной колоссальности, причем в форме, определенной для него уже его отцом: как воспитанник военной школы он понимал только величайших полководцев. Согласно античным авторам, ему как уроженцу Корсики, где в населении циркулировала и римская, и карфагенская кровь, выбирать приходилось между римлянами и карфагенянами. Здесь тоже Ганнибал просматривается как идол; всякий же идол паразитирует на пороке - и притом цепко.
3. Людям вообще свойственно отождествлять себя с тотемом (символом, идолом) своего племени (местности). А Ганнибал и был одним из таких тотемов: один из величайших, если вообще не величайший,
