стойкость именно русского солдата была притчей во языцех, что нежелание русских солдат сдаваться в плен было одним из сильнейших потрясений Наполеона в России, объясняют все ускоряющейся деградацией русского народа, а это установленное направление эволюции народа и доказывает, что он создал мировую империю зла. Гитлеровцев же просто задавили массой - статистика неумолима: на 6 погибших русских солдат - лишь 1 гитлеровец.
Мнение второе (исключительно внутри России): утверждается, что русские есть начало светлое. Мнение же первое опровергается тем, что:
- миллионы пленных сталинцев - следствие внезапности нападения (а все потому, что Сталин не верил в нападение - то бишь, просто ошибся);
- офицеры очень часто были дурачками (так расцениваются их приказы, в результате которых погибло много солдат);
- из 800 тысяч перешедших на службу Гитлеру так называемых 'русских' одних только грузин было около 100 тысяч, а ведь еще были осетины, азербайджанцы, армяне, ингуши, чеченцы - словом, одних кавказцев почти половина. Донские и кубанские казаки и вовсе перешли на сторону Гитлера почти поголовно - десятки тысяч бойцов; с готовностью сдавались и азиаты разных национальностей; а из украинцев формировались целые дивизии (каждая дивизия - 20 тысяч человек) - сколько же остается русских из этих 800 тысяч? Это надо по какой-то причине очень ненавидеть именно русских, чтобы утверждать то, что утверждают идеологи многих народов. Также указывается на то, что в Брестской крепости в самом начале войны, когда еще ничего не было понятно, сдались все, даже белорусы, и только считающие себя этническими русскими в полном окружении вели бои еще месяц. А что до массовых сдач в плен 'комсомольцев' - так это потому, что они не хотели сражаться за социализм, режим, который поругал веру православную - ведь, дескать, пока была вера, русский солдат изумлял чудесами стойкости…
Что касается веры православной, так это чистейшей воды вранье - православное воинство от наступающих японцев бегало полками еще в 1904 году во время русско-японской войны. Журналисты, угождающие вождям, угождающие не прямо, а мороча головы толпе исполнителей, равно как и госпрофессура свалили весь этот позор, какого земля русская двести лет не знала, на генералитет - ошибались-де эти бездари. Но генералитет был от окопов далеко, связь в 1904-м была слаба, - генералы никак влиять на происходившее не могли; а вот вера православная в солдатах была крепка, о разложивших через 13 лет (в 1917-м) фронт коммунистах никто ничего не слыхал, за исключением разве высоколобых эрудитов, которые к этой тогда еще еврейской секте не могли относиться серьезно из-за ее малочисленности (что есть следствие отсутствия поддержки народом).
Бегство полков определялось не 'ошибками' генералитета.
Нигде не анализируется, что к 1904 году, в отличие от года 1812-го изменился социально- психологический состав российской армии.
А он изменился - существеннейшим образом.
Население можно разделить на исполнителей (угодников) и неугодников.
Войско из неугодников будет вести себя совершенно иначе, чем войско из угодников. В частности, неугодники не будут бегать. А угодники выполнят волю мирового сверхвождя, а если такового в данную эпоху нет, то волю вождя в данной местности - могут дружно наступать, могут остолбенеть или побежать от привидевшейся им японской кавалерии (эти случаи всеобщего помешательства описаны в мемуарах, а, надо сказать, у японцев кавалерии в 1904 году не было вообще).
В самом деле, в русско-японскую войну Россия вступила после военной реформы - воинская повинность стала всеобщей.
А вот до реформы, к примеру, в 1812 году, армия была совсем иная - не этнически, но социально- психологически. В рекруты часто отправляли в наказание за отсутствие лакейских качеств - со всеми вытекающими отсюда последствиями для врагов России.
Разумеется, рекрутскую армию не стоит переоценивать - далеко не все были неугодниками. Отправляли в рекруты и за воровство, воровство же у товарищей считалось самым последним делом, и от воров быстро избавлялись - или отсылали в дальние гарнизоны, или прогоняли сквозь строй - десять тысяч палочных ударов не выдерживал никто. Кроме того, в поместье могло не оказаться неугодника и отправляли в очередь, обыкновенного угодника - вынужденно. Неугодник мог в поместье быть, но, освоив какое-нибудь редкое ремесло, скажем, кузнеца, жил на отшибе и не раздражал стаю; поместье же не могло обойтись без специалиста - и опять служить отправлялись в очередь.
Но, как бы то ни было, концентрация неугодников в рекрутской армии была несравнимо выше, чем в армии, набранной по всеобщей воинской повинности.
Закваска неугодничества сквашивала все тесто армии - и не случайно такой человек, как Лев Толстой (в бытность свою храбрым артиллерийским офицером), видел, что русский солдат есть нечто прекрасное, в сущности, нечто прекраснейшее во всем мире. Вряд ли бы он восхитился войском июня 41-го, выпестованным сталинскими политруками, или войском Первой мировой.
Таким образом, термин 'солдат' оказывается многозначным. Солдат может быть неугодником или, напротив, госверующим (например, в условиях оккупации иноземцами, как при Романовых). Поэтому, чтобы разобраться в сущности происходивших событий, всякий раз встречаясь с термином 'солдат', надо каким- либо образом выяснить, какого типа он был.
Выяснить же состав можно, в частности, по тем событиям, которые притягиваются к тому или иному человеку - ведь ничто в этом мире не 'случайно'. Выяснить и распознать направленность чисток, совершаемых по указке начальствующих в стране…
'Па-а-арти-за-а-аны-ы-ы-ы!!!..'
Этот панический вопль над просторами России раздавался на многих языках.
Этим словом давились в диком кошмаре спускаемого под откос воинского эшелона, когда на, казалось бы, уже 'своей' территории гитлеровцы в предсмертном ужасе, как в глаза смерти, смотрели на кувырком надвигающуюся русскую землю.
Итальянцы этим словом тоже давились, - вдосталь нарассуждавшись о своей цивилизаторской миссии и от души пограбив Россию, они целыми дивизиями поступали на кладбища, размеры которых поражали и поражают воображение.
Звучало это слово и на словацком - выбрался ли кто из тех, кто не перешел на сторону партизан?
По указке Гитлера французский полк добровольцев прибыл на русскую землю специально для борьбы с партизанами - о нем мало кто вспоминает: 'о мертвых или хорошо или ничего'.
Кричали и на румынском (много), и на венгерском, и на финском, и на испанском, и на норвежском - список длинен, но они все одинаково заходились от ужаса, провидя, похоже, на русской земле нечто более ужасное, чем просто биологическую смерть.
А за сто тридцать лет до того, в 1812-м, чуть иначе, но с тем же смыслом вопили другие - наполеоновцы: французы, поляки и все те же самые немцы, в ужасе бросая, если не успели бросить прежде, оружие, но не выпуская награбленного золота - погружаясь в ледяные воды Березины или зарываясь головой в снег, опять-таки перед смертью от бессилия вонзив зубы в русскую землю…
Так было в тылу завоевателей, где самостоятельно, вне указаний, сражалась численно весьма незначительная часть русских.
Там же, где царило иерархическое мышление, все происходило иначе.
В 1941 году во время первого этапа наступления гитлеровцев, при всем изобилии советских частей и подразделений у границ, при всем техническом преимуществе советского вооружения, происходили совершенно невероятные события.
Известно, что в заурядных войнах (типа Первой мировой, без сверхвождя) для успеха при наступлении необходим как минимум трехкратный численный перевес, иначе наступающие, захлебнувшись в собственной крови, позициями обороняющихся не овладеют. Но гитлеровцы, не только хуже вооруженные, но уступающие и по численности, проходили сквозь советские части, после очередных реформ в армии уже лишь частично состоявшие из этнических русских, как раскаленный нож сквозь масло, и за первые месяцы войны только до лагерей довели более 3,8 миллиона пленных! Эта цифра, если ее сравнить с численностью армии вторжения гитлеровцев (3,2 миллиона немцев) наводит на определенные размышления. Это тоже замалчивается: если бы из своих пушек, минометов, пулеметов, огнеметов, бомбометов, да что там - простых трехлинейных винтовок каждый будущий советский военнопленный убил или ранил хотя бы одного
