— Послушайте, Марлоу, я готов понять, что для профессионального детектива — дело инстинкта связывать все, что происходит, в один узел, но в данном случае дайте отдохнуть своему инстинкту. Жизнь вовсе не такова, абсолютно не такова, по крайней мере, та жизнь, которая мне знакома. Предоставьте дела семьи Чесс полиции и обратите свою проницательность на дела семьи Кингсли.
— Будет сделано, — сказал я.
— Разумеется, я не собираюсь вас учить, — сказал он.
Я от души рассмеялся, попрощался и повесил трубку. Потом оделся, спустился в гараж и поехал опять в Бэй-Сити.
Глава 15
Я проехал Элтер-стрит до конца, до решетки, огораживающей чей-то сад.
Некоторое время я сидел в машине, думал и любовался серо-голубыми склонами гор, спускавшимися к океану. Я пытался прийти к решению, как мне обращаться с Лэвери, что здесь вернее: замшевые перчатки или кулак? Я решил, что для начала ласковый тон повредить не может. Если он ничего не даст, а в этом я был почти уверен, тогда пусть природа берет свое, начнем хвататься за ножки стульев.
Улица была пуста. Лишь за следующим углом играла ватага ребятишек. Они бросали бумеранг вниз по склону, а потом гнались за ним, отпихивая друг друга и громко крича. Еще дальше стоял дом с черепичной крышей, окруженной деревьями. Во дворе на веревке сушилось белье, два голубя гуляли по карнизу и кивали головами. Бело-голубой автобус с трудом взбирался вдоль улицы.
Воздух был прозрачнее, чем вчера и утро дышало миролюбием. Я оставил машину и пошел пешком по Элтер-стрит до дома — 623.
На фасадных окнах были опущены жалюзи, дом выглядел заспанным. Я нажал кнопку звонка. Потом увидел, что дверь не заперта. Она слегка обвисла на петлях, как большинство дверей, и, как видно, закрывалась с трудом. Однако вчера она была закрыта.
Я слегка толкнул дверь ногой. Она открылась с тихим скрипом. В помещении было темно, лишь одно окно пропускало немного света. На мой звонок никто не вышел. А второй раз я звонить не стал. Я шире распахнул дверь и вошел.
Воздух был теплым и немного душным, как бывает по вечерам в непроветриваемых помещениях. Бутылка виски на круглом столике была почти пуста. Рядом стояла полная бутылка и ждала своей очереди.
В медном сосуде для льда было немного воды. Кроме того на столе стояли две использованные рюмки и сифон с содовой водой.
Я привел дверь в первоначальное положение и прислушался. Если Лэвери нет дома, то можно было бы использовать случай и осмотреться. Против него не имелось особенных улик, но, вероятно, было все же нечто, мешавшее ему обратиться в полицию.
Электрические часы на каминной доске тикали легко и сухо, издали послышался звук автомобильного сигнала, высоко над каньоном было слышно гудение самолета, а между всем этим — тихое гудение холодильника в кухне.
Я пошел дальше по комнате, не переставая прислушиваться к разным звукам, которые возникают в доме, даже если в нем нет обитателей. Дошел до перил винтовой лестницы, ведущей в нижний этаж.
На перилах за поворотом лестницы показалась рука в перчатке. Она не двигалась.
Потом она шевельнулась. Сначала я увидел шляпку, потом голову. По лестнице тихо поднималась женщина. Она поднялась почти доверху, но, казалось, еще не видела меня. Это была худощавая женщина неопределенного возраста. Ее волосы были в беспорядке, губы намазаны вкривь и вкось. На щеках было слишком много румян, под глазами — слишком много теней. На ней был синий твидовый костюм, абсолютно не подходивший к красной шляпке, немыслимо косо сидевшей на голове.
Она шла мне навстречу, ничуть не меняя выражения лица. Медленно вошла в комнату, держа правую руку немного на отлете. На левой руке была коричневая перчатка, которую я увидел на перилах лестницы. Перчатка от правой руки была обернута вокруг круглой рукоятки маленького револьвера.
Внезапно она остановилась и вздрогнула, увидев меня.
Из ее губ вырвался тихий испуганный возглас. Потом она захихикала, это было высокое нервное хихиканье. Она направила на меня револьвер и стала медленно приближаться.
Я, как завороженный, смотрел на револьвер и напрягал все силы, чтобы не закричать.
Женщина подошла ко мне вплотную. Револьвер был направлен мне в живот.
Она произнесла доверительным тоном:
— Мне ничего не нужно кроме квартирной платы. Дом вроде бы в порядке, ничего не разбито. Он всегда был хорошим, аккуратным жильцом. Я только хотела, чтобы он так часто не опаздывал с квартирной платой.
Вымученный и несчастный мужской голос — неужели мой собственный? — спросил вежливо:
— И давно он уже не платит?
— Три месяца. Двести сорок долларов. Восемьдесят долларов — это очень скромная цена за такой хорошенький домик, а я каждый раз получаю свою деньги с таким трудом! Но все-таки он всегда платит. Обещал мне заплатить сегодня. По телефону. Я хочу сказать, он обещал мне сегодня утром дать чек.
— Конечно, — сказал я. — По телефону. Сегодня утром.
Я попытался незаметно сдвинуться в сторону. Нужно только постараться подойти к ней поближе и выбить из руки револьвер. Правда, мне еще никогда не удавался этот трюк, но на этот раз не оставалось никакой другой возможности.
А сейчас для этого был самый подходящий момент.
Мне удалось продвинуться дюймов на шесть, но для быстрого удара этого было недостаточно. Я спросил:
— Значит, вы хозяйка этого дома? — При этом я избегал смотреть на револьвер. У меня была слабая надежда, что она сама не понимает, куда целится.
— Конечно! Я миссис Фальбрук. А кто же я по-вашему?
— Я так и предполагал, что хозяйка дома, — сказал я. — После того, как вы рассказали про квартирную плату и про чек. Но я не знал вашей фамилии.
Еще восемь дюймов. Чистая работа. Жалко будет, если она окажется напрасной.
— А кто вы такой, позвольте спросить?
— Я насчет взносов за машину, — сказал я. — Тоже просрочены. Дверь была незаперта, вот я и вошел. Сам не знаю, почему.
Я постарался изобразить такое выражение, какое должно быть у кассира автофирмы, собирающего взносы. Немного брюзгливое, но готовое в любой момент смениться любезной улыбкой.
— Значит, мистер Лэвери и вам неаккуратно платит? — спросила она с озабоченным видом.
— Да. Не очень, так, немножко, — сказал я успокаивающе.
Вот сейчас позиция была правильной. Нужно было просто быстро прыгнуть.
И больше ничего не надо — только быстрый удар, чтобы револьвер отлетел в сторону. Я начал поднимать правую ногу с ковра.
— Ах, вы знаете, — сказала женщина, — это так странно… с револьвером. Я нашла его на лестнице. Эти штуки такие грязные, вечно в масле. А дорожка на лестнице — настоящий светло-серый велюр. Довольно дорогая!
И она протянула мне револьвер.
Моя рука протянулась за ним, она казалась твердой, как яичная скорлупа, и почти такой же хрупкой. Я взял револьвер. Она с отвращением понюхала перчатку, которой перед этим была обернута рукоятка. При этом она продолжала говорить тем же трезво-благоразумным тоном. Колени у меня начали понемногу расслабляться.
— Да, видите ли, — сказала она, — вам гораздо легче. Я имею в виду плату за машину. Вы, в крайнем случае, можете ее забрать обратно. Но дом, причем так славно обставленный, его-то не заберешь! Чтобы
