типы.
– Ты должна бросить курить, – сказал он, когда я все-таки дошкандыбала до двенадцатого этажа.
– Да уж, это было бы неплохо, – согласилась я. А чего спорить. Все равно не брошу, как ни уговаривайте. До него Владимир три года проедал мне плешь. А воз и ныне там.
– Я этим займусь, – загадочно пообещал он, открывая дверь с еле заметной надписью, сделанной белой краской. «206». Мы вошли в темную квартиру. Свет не работал, надо было, видимо, где-то его включить в щитке, но и с уличным освещением все можно было разглядеть. Я подошла к окну и стояла, ослепленная фантастической праздничной картиной, развернувшейся далеко внизу. Изогнутая, живая, сияющая змея Ленинградского шоссе шевелилась, медленно продвигаясь в бесконечность нескончаемым потоком, сверкала огнями, разрывалась от звуков клаксонов, шумела и беспорядочно передвигалась во все стороны. Пробка, казавшаяся столь невыносимой в машине, смотрелась отсюда, с двенадцатого этажа, как произведение искусства.
– Ну как? – спросил Алексей, подходя ко мне со спины и обнимая меня за талию.
– Даже не знаю. Совсем непривычно. Все по-другому. Так высоко… и прекрасно.
– Зато в остальном все как всегда, – тихонько рассмеялся он. – Линолеум на полу не приклеен, так просто брошен. Белый кафель в ванной – мерзкий, надо бы его поменять.
– Зато кухня больше, чем моя комната в старой квартире, – возразила я. – У меня в комнате если поставить двуспальную кровать, то уже ни стул, ни кресло, ни стол не помещались. Знаешь, смешно. Комната, а там кровать, шкаф и два узких к ним подхода.
– Кровать – это хорошо, – кивнул он, целуя меня в шею. – Тут у нас есть куда поставить кровать, да?
– Это точно. Хоть в кухне, хоть в холле. Слушай, а я комнат еще даже не видела.
– Пойдем? Занималась когда-нибудь любовью на грязном полу? – выразительно спросил он и подмигнул.
– Только в сумасшедшей машине, – помотала головой я. – И с психом-водителем.
– Понятно. Тогда тебя ждет что-то новенькое. Да.
Мы пришли в себя поздно. Квартира отапливалась, холодно не было, уюта в пустом, отзывающемся эхом на любой звук пространстве не чувствовалось.
– Да уж, – пожал плечами Алексей, когда мы наконец вышли из подъезда. – Тебе тут нравится? Мне кажется, надо еще очень многое сделать, чтобы тут жить.
– Жить? – удивилась я. – А я разве сказала, что я собираюсь тут жить?
– Нет? – опешил он.
– Ты же знаешь, где я живу. Там у меня сын, там моя жизнь. Не волнуйся, Владимир ничем не связан со мной, кроме сына, если это важно для тебя, – добавила я. И не могу утверждать, что эта фраза далась мне легко. Во рту сразу же появился привкус горечи. Владимир… Что тут скажешь, если это была правда. Сегодня вечером, когда я уходила, он выразительно посмотрел на меня и спросил:
– Ты к нему?
– Да, – просто ответила я. Что я еще могла сказать? Что стоило ему сказать только слово, и я останусь и никуда не пойду? Но он не знает таких слов, не станет их произносить. Что весь этот сумасшедший дом и этот Алексей ничего для меня не значат? Так это не было совсем правдой. Когда Алексей был рядом, когда смотрел на меня, улыбался, когда строгим голосом пытался командовать мной, я чувствовала теплоту в области сердца. Я не была одна. Но Владимир… он только сухо кивнул и сказал:
– Я уложу Ваньку, но завтра с утра у меня переговоры, так что не смогу с ним остаться.
– Я знаю. Мы пойдем с ним в парк. Я не собираюсь сильно задерживаться.
– Это не мое дело. Ты свободный человек, – тут же отмел все мои попытки поговорить он.
– И ты тоже. Мы два свободных человека, да? – зло переспросила я. – Это делает тебя счастливым?
– Послушай, Дина, я не знаю, что с тобой происходит. Но ты должна знать только одно. Для нас обоих самое главное – Ванюшка. Ты меня знаешь, я не буду тебе устраивать сцен, не стану мешать твоей жизни. Мы сможем быть хорошими родителями, сможем договориться обо всем.
– Да? Отлично. Ты так считаешь? Тогда я пошла.
– Конечно, – кивнул он. – Иди.
– И пойду. На свидание! – выкрикнула я. И злобно хлопнула дверью. Неужели ему действительно настолько все равно, буду я с другим мужчиной или нет! Как я могла жить с ним все это время и совершенно не суметь узнать его по-настоящему! Когда он обнимал меня, любил меня, когда он счастливыми глазами смотрел на меня, думая, что я сплю – мне казалось, что он просто испуганный маленький ребенок, который просто боится признаться в собственной слабости. Но у человека, который сейчас находился по другую сторону двери, слабостей не было. И вот теперь, стоя с Алексеем перед подъездом своего будущего дома, я услышала, как он строго говорит мне:
– Ты не должна жить с ним.
– Я не думаю, что это стоит решать сейчас, – отвернулась я.
Алексей ничего не сказал, но и в следующий раз, и через раз, стоя в моей старой квартире среди разорения и пустоты, он продолжал действовать и вести себя так, словно бы на самом деле между нами все уже давно решено. И мой переезд был только делом времени. Он говорил, что хочет поставить в квартире спутниковую тарелку, чтобы можно было смотреть какие-то спортивные каналы. Спрашивал, узнавала ли я насчет Интернета. Говорил, что подгонит мне правильную бригаду рабочих, чтобы исправить всякие дефекты. Я слушала и молчала. Я категорически не знала, что делать со всем этим. А время шло. В какой-то момент все вещи из старого дома были перевезены, а сам дом остался стоять и ждать своей неминуемой кончины. Я пришла на него посмотреть.
Пятиэтажка стояла в полной темноте, огороженная колючей проволокой. Был вечер, и улицу освещал только фонарь, света которого хватало только на верхние этажи и узкое овальное пятно на асфальте. Раньше свет из окон заливал улицу приглушенным уютным светом, а теперь пустые глазницы разорванного и растасканного по частям дома грустно смотрели на меня, навевая холодный ужас. Из закрытых и остывших без тепла и света комнат просвечивала вечность, небытие, которое уже поглотило дом и неминуемо должно было поглотить всех нас. Я знала, что через несколько дней его должны снести. Некоторые дома поблизости уже перестали существовать, превратившись в бетонные руины. Обломки были вывезены на грузовиках, а нашим удивленным глазам открылись пейзажи, изменившие привычное видение района до неузнаваемости. Там, где раньше глаза натыкались на стену, теперь зияла дыра, можно было увидеть дальние дома, деревья, кусочек детского садика, который никогда раньше не просматривался с этого места. Это было непривычно, неприятно. Словно самые основы твоего мира, сама планета Земля начинала меняться и куда-то убегать из-под ног.
А теперь такая же судьба ждала мой собственный дом, и было трудно поверить, что стены моей комнаты, которые были так крепки, которые были всегда-всегда, вдруг разломают и увезут, а на их месте образуется пустота, вакуум, который быстро заполнится чем-то новым. И перестанет это место существовать таким, каким я его знала. Я поежилась и еще плотнее закуталась в старенькое пальто, которое никак не могла выбросить, потому что к нему привыкла. Красное пальто, подаренное Володей, я носила редко. Хоть и красивое, но неуютное. Пальтишко старенькое было серым, потертым, с дыркой в кармане, но в нем я чувствовала себя как дома. Смешно, если вспомнить, каким он был – мой дом – до переезда. Кстати сказать, с этого самого пальто все и началось. Точнее, с того, что Алексею оно конкретно не нравилось.
– Я просто не могу тебя больше в этом видеть, – возмущался Алексей, когда я в очередной раз приходила к нему на свидание.
– Если кому-то что-то не нравится, всегда можно подарить что-то взамен, – как-то высказалась я, чтобы только он отстал от меня.
– Да, я как-то не подумал об этом, – пожал плечами он, и на этом наш разговор был окончен. Однако буквально через несколько дней он позвонил мне на мобильный телефон и, не спросив, где я и чем занимаюсь, велел приехать на станцию метро «Киевская» через сорок минут. Не дав мне вставить и слова, он подробным образом выдал мне инструкции относительно того, в какой вагон сесть, из какой двери выйти и куда потом пойти. Стоя на улице около обозначенного перехода, я с интересом ждала продолжения. Он подошел с деловым видом, сосредоточенный и торопливый.
