соседнего дома, с которой мы совместно выгуливали детей, я бы тоже выпила и не чихнула. У Веры было двое детей-погодков, Саша и Паша, трех и четырех, соответственно, лет. За последние два года мы с ней очень сдружились на почве колясок и ползунков, так что тоже могли на детской площадке посидеть с парой баночек пива или какого-нибудь коктейля. Особенно если в солнечный день. Вера, кстати, тоже курила. Но только в сторону, чтобы на детей дым не шел.
– А твой что же, вообще не пьет? – все время удивлялась она.
– Он не курит, не пьет, но он и не совсем мой, – смеялась я.
Мусякин и ее Сашка-Пашка вместе составляли отличную площадочную банду. А если к ним примешивались еще пара мальчишек из нашего двора… ух, только держись.
– Все равно. Повезло тебе.
– Думаешь? – пожимала плечами я.
Вера была девушкой простой, чем была мне невыразимо близка. Думается, наши родители тоже могли где-то пересекаться, особенно папаши. Конечно, алкаши с улицы Расплетина нечасто наносили визиты бомонду у пункта приема стеклотары на бульваре Карбышева, но могло же быть и такое. Могло? У нас с Верой было много общего: тяжелое, но веселое детство, с трудом полученный школьный аттестат, ПТУ… Стоп, в этом месте наши с ней пути разошлись. Катерина, змея, в свое время, когда еще не была гадюкой, а была моей самой лучшей на все времена подругой, вмешалась своей уверенной рукой в ход моей жизни и сбила меня с предначертанного пути, как комету с орбиты. Она заставила меня окончить десятилетку, она стала стеной между мной и ПТУ, лишив меня профессии мастера третьего разряда на каком-нибудь производстве. Она даже заставила меня поступить вместе с ней в институт, чем потрясла всю мою семью до седьмого колена. Кажется, я была первой в нашем роду, кому вручили диплом о высшем образовании. Но потом Катерина переспала с моим мужем (я уже говорила об этом? Что ж, повторюсь еще) и убедительно доказала ему, что на первом этаже жить лучше и проще, чем на пятом. Не надо мучиться и ходить по ступеням. Лифта-то у нас в доме не было. Пятиэтажка, эх. Я, конечно, утрирую. Наверное, было что-то еще, из-за чего Сергей Сосновский оставил меня, но какая, к черту, разница. Вере я так и сказала:
– Ему просто лень стало ходить на пятый этаж.
– Козлы они! – согласилась Вера.
– Точно, – кивнула я, стараясь выдыхать дым от сигареты наверх. Мы с Верой сидели на лавочке, точнее, на ее спинке, чтобы не пачкаться, так как само сиденье было слишком грязным. И мы своим ногами только прибавляли этой самой грязи.
– Значит, в садик пошли? – спросила Вера меня. Ее дети ходили в садик уже второй год, так что у Мусяки там, в саду, был уже определенный блат, но, к сожалению, ясельная группа с Сашками-Пашками почти не пересекалась. Даже гуляли они на разных концах садовской территории.
– Ага.
– Ну и как, нормально?
– Вроде ничего. С понедельника переходим на целый день, – поделилась я. – Такое странное чувство, когда он в садике.
– Свобода попугаям? – хмыкнула Вера и выплюнула очистку от семечки.
Она была простая, как три рубля, но смешливая и легкая на подъем. И она была замужем, что очень меня устраивало. Я больше как-то не хотела иметь в своем окружении незамужних подруг. Во всяком случае, не в ближайшем окружении. А Вера была плотно замужем за крепким, коренастым Алексеем, который редко улыбался и всегда крутил на пальце ключи от своей «малышки» – машины «Рено Логан», на которой он бомбил, зарабатывая на пропитание своей большой семье. Сама Вера тоже подрабатывала на полставки в придорожном магазинчике около метро, торговала DVD-дисками, не совсем официальными, но с фильмами, имеющими хороший перевод. Благодаря Вере мы все видели новинки голливудского медиапрома раньше, чем их запускали в прокат.
– Свобода – не то слово. Я даже не знаю, что с ней делать, со свободой этой. Перед Мусякиным даже стыдно. Человеку два года, а он уже должен вставать каждый день в семь утра, – вздохнула я.
– Брось, не стоит мучений. Детям садики полезны, – заверила она меня. – А тебе тоже надо собой заняться. Хочешь со мной к Надьке пойти?
– Которая стрижет? – вспомнила я. Как у любой уважающей себя коренной местной жительницы, у Веры весь район ходил в знакомых: были у нее свои парикмахерши, маникюрши, гадалки и целители. Имелся и парнишка, который может починить фен.
– Не только стрижет, но и красит, – фыркнула она. – Ты только посмотри на свой цвет лица? А волосы, тебе же надо немедленно как-то оживить себя. Перышки тебе сделаем, перманент. Выпрямим, масочку наложим. Потрендим.
– Можно вообще-то, – задумчиво протянула я. Честно говоря, при моем практически отсутствующем (в силу нашего единения с Мусякиным) личном времени я не занималась собой уже очень, очень, очень долго. – Только без перышек. Не люблю этого мелирования.
– Тебе пойдет, – возразила Вера. – Все мужики твои!
– Думаешь? Мне мужиков, вообще-то, не надо, – покачала головой я. – Мне и одного-то много.
– Надеюсь, ты не о Ваньке говоришь? Нет? – усмехнулась Вера.
– Да о Вовке я говорю. Знаешь, Вер, я как-то вообще уже ничего больше не хочу.
– Совсем?
– Сексуальная жизнь у нас в полном порядке…
– Это как? Понедельник, среда, пятница – после программы «Здоровье»?
– Примерно, – усмехнулась я.
– Влюбиться тебе надо! – фыркнула Вера. – Закисла ты совсем за эти два года. Да и вообще, чего ты в жизни видела. Пару придурков и одного своего Володьку. От его велосипеда даже мухи сдохнут.
– Это точно, – согласилась я. – Но вот влюбиться – этого я, если честно, совсем не хочу.
– Почему? – удивилась она. – Семечки дать?
– Давай, – кивнула я и, взяв у нее пригоршню, задумалась. – Во-первых, я хоть как-то так, но все-таки замужем. Он отец моего ребенка и все такое. У нас хорошие отношения, ровные, спокойные…
– Фу, как болото какое-то.
– Может, и так. Только знаешь, я когда с Сосновским жила – вот где я любила. О, как я любила. Я могла разобрать по звукам двигателя машины, его это «Субару» к дому подъехала или нет. Я из-за этой любви до сих пор не могу спокойно мимо собственного дома ходить, все боюсь с ним столкнуться. Или с ней.
– Ну, мать, это нормально. Кому ж хочется…
– Да уж. Так что меня, знаешь, даже радует, что мне ничего не хочется. Раньше я как-то о чем-то мечтала, все ждала чего-то. Хотела любить, хотела, чтобы меня любили. Переживала даже, а теперь понимаю – Володька прав.
– Сашка, слезь с качелей, подлец! – перебила меня Вера и рванула к детям, которые вот-вот могли получить качелями по лбу.
– Мусяка, отойди оттуда! – присоединилась я к разборке.
Мы переключились на капризничающих детей, желающих во что бы то ни стало все-таки раскачать качели до их природного максимума, и вскоре вообще забыли об этом разговоре. Я только сказала, что если уж ехать к Надьке, то в понедельник, когда Мусяка отправится в садик на целый день, а Вера заметила, что раз я такая дура и не хочу мелирование, то хотя бы перекраситься в блондинку не помешает.
– Волосы у тебя длинные, знаешь, как мужики на это ведутся. Ну, не хочешь романа – не надо, но все равно же приятно, чтобы все на тебя смотрели.
– Чтобы все на меня смотрели, меня проще тогда перекрасить в зеленый. Внимание гарантируется.
– Так идем, значит? – уточнила она. – Я Надьке позвоню, чтобы она краску с работы взяла. У нее там хорошие краски, профессиональные. И потом, халява, опять же.
– Халява – это здорово, – согласилась я.
Дома, вечером, уже уложив Мусяку спать после долгого активного дня (избежав шишки, он все-таки умудрился расцарапать себе коленку), я заварила себе чаю в большой чашке с крышкой, потихоньку выбралась на лестницу, вытащив из-под обуви свой «Русский стиль», и затянулась, глядя на темнеющую улицу с тусклыми фонарями. Да, как странно, но я действительно скорее рада, чем огорчена, что в моей
