поработать еще месяц. С другой – к девушке, которая с наступлением сумерек превращается в сказочно прекрасную незнакомку и оказывается в твоей постели.
Артем положил руки на стол, разгладил салфетку, сплетенную из волокна какого-то тропического растения, и вдруг сказал, как рубанул ребром ладони воздух:
– Как ты относишься к тому, чтобы пробыть здесь еще месяц?
Казалось, она не сразу поняла сути предложения. А когда до нее дошло, просияла его любимой улыбкой, с ямочками на щеках:
– Ой, да я с радостью, Артем!
У него отлегло от сердца. Вот в каком, оказывается, напряжении он ждал ответа на свой немудреный вопрос. Впрочем, в последнее время Артем все больше удивлялся, глядя на себя со стороны, точнее, изнутри, и не узнавая. Хорошо хоть для посторонних он оставался, похоже, прежним – удачливым, обаятельным, легким в общении Артемом Прохоровым…
– Значит, все остается как было, без изменений, да? – зачем-то уточнил он.
А может, неосознанно Артем имел в виду то, что находилось за пределами ее обязанностей, очерченных договором, и чего он очень боялся лишиться, хотя и не отдавал себе в этом отчета?..
– Конечно. Как же иначе? – искренне удивилась Лина.
Он облегченно перевел дыхание и, меняя тему, поинтересовался:
– А как насчет ужина? Или я спрашиваю слишком рано?
Здесь Лина чувствовала себя в своей стихии.
– Уже все готово. Могу хоть сейчас на стол накрывать.
– Так чего ты ждешь?
Еще на целый месяц жизнь Артема обрела конкретные очертания. «А там видно будет, – решил он позже вечером, когда свет во всей квартире был уже погашен и все бытовые проблемы отошли на второй… нет, куда дальше, на десятый план. – Действительно, не хлебом единым жив человек».
Возле кровати лежал сорванный в порыве страсти розовый пеньюар, и в призрачном лунном свете он казался охапкой цветов, пионов или гвоздик, брошенных на травянисто-зеленый ковер…
Глава 8
«Я просто маньяк-расчленитель какой-то, – мысленно рассуждала Эвангелина. – Беру все, что под руку попадется: вымышленные и реальные события, внешность знакомых и незнакомых людей, их характеры, одежду, виденные воочию или на картинках в модных журналах интерьеры, пейзажи – и расчленяю на крохотные кусочки, а потом составляю из них своих персонажей и жизненные коллизии, в которые те попадают».
Но сейчас, как назло, «пазл» не желал складываться, и на экране компьютера вот уже сорок минут не прибавилось ни строчки.
– Черт, ну как же мне рассорить героев главы эдак на две, чтобы потом помирить аккурат к тому времени, когда я собиралась послать их на Багамы, – раздраженно пробормотала Эва. – А может, лучше в российскую глубинку, на Алтай к примеру? А что, это мысль: вверх по склонам на местных лошадках, вниз по бурунам и водоворотам на рафте…
Идея была завлекательная, но герои пока мирно почивали в объятиях друг друга после бурно проведенной ночи. «И проспят так незнамо сколько, пока меня не озарит», – вздохнула Эва.
Можно было, конечно, вставить кусок воспоминаний героини о событиях, участницей которых та была в предыдущем романе. Однако подобным образом нагонять объем или затыкать смысловые дыры в тексте Эвангелине Ковальской казалось непрофессиональным. Писательница она или нет, в конце-то концов? На этот вопрос хотелось ответить утвердительно, и прежде всего ради самоуважения. А раз так, то приходилось напрягать извилины, будоражить воображение, пить кофе, чтобы взбодриться, и грызть семечки, чтобы привести нервы в порядок…
Неожиданно в голове стала смутно вырисовываться сценка, закрученная вокруг смятого клочка бумаги, выпавшего из кармана джинсов героя накануне вечером.
– Ага, на него-то и упадет взгляд героини, едва она продерет свои голубые глазки. А далее, как говорится, по тексту… – И Эва, перевернув ноутбук, легонько потрясла его, чтобы выпали шелушинки от семечек, застрявшие между клавишами. Сейчас промедление для нее не было, конечно, подобно смерти, но грозило потерей творческого настроя и как результат – нескольких страниц текста.
Для Эвангелины главным было уловить невидимую волну, на которой начинало разыгрываться воображение, создавая зримые образы того, что она тут же отображала на экране компьютера. Похоже, ей это наконец-то удалось. Интересно, что станет с героями, когда подойдет время выключить ноутбук? Иногда это оказывалось полной неожиданностью и для самой начинающей писательницы…
Эмиль Таран-Бороновский пребывал в отвратительнейшем расположении духа. Он уже и элитного зеленого чая попил из кружки, купленной в баре на Кубе, где сиживал сам папаша Хемми – так Эмиль Григорьевич любил запанибратски называть Хемингуэя, – и повязал шелковый шейный платок, подаренный заезжим импортным сценаристом, и прочитал две главы из «Идиота», дабы соприкоснуться с Литературой с большой буквы, а в голове по-прежнему было пусто, как в чисто вымытой кастрюльке. Сумбурные воспоминания о вчерашней тусовке по случаю выпуска в эфир очередного куска серий «Между нами, девочками» конечно же в счет не шли.
– Господи, ну за что бы зацепиться, чтобы размотать клубок очередных серий? – вздохнул Таран- Бороновский и с тоской обежал взглядом талисманы, амулеты и обереги на столе и книжных полках, призванные придать ему творческий посыл, настроить на нужный лад. А дальше он уж сам как-нибудь.
Но ни ритуальные действия, ни магические предметы не помогали. И такие Эмиля Григорьевича взяли досада и отчаяние, что хоть бейся головой о стену.
Кажется, все, что можно, из зарубежного он уже переложил на нашу киношную сериальную действительность. Правда, поначалу маститый сценарист творил сам, на редкость верно найдя русло, по которому его творения достигали душ миллионов отечественных телезрительниц. Но всему есть предел, и Эмиль Григорьевич перешел к лихой, не без художественного блеска, переработке зарубежных образцов по принципу: чтобы мать родная не узнала. И ведь не узнавала на первых порах.
Однако пришло время, и брать стало неоткуда: количество редко когда идет рука об руку с качеством. Тут-то и подоспели отечественные хваткие дамы и девицы, не хуже Эмиля Григорьевича понявшие, что нынче в цене. С некоторыми из борзописцев в юбках оказалось очень просто договориться, особенно если в титрах после фамилии сценариста пообещать поставить магическое «при участии…». Конечно, куда предпочтительнее было вообще не загружать потенциальных соавторш лишней информацией о том, что их произведения взял за основу своего сценария сам Эмиль Таран-Бороновский.
Но сейчас ничего стоящего, как на грех, под рукой не оказалось, а время поджимало. Телезритель ждет!
Зазвонившую телефонную трубку он схватил, как заждавшаяся невеста – обручальное кольцо.
– Алло, – тем не менее с барственной неторопливостью произнес сценарист.
– Здравствуй, Эмильчик. Прости, что отрываю от творческого процесса, но как наши дела? А то Паша уже ходит кругами.
Звонила Марианна, редактор с телевидения, и, как всегда, выражалась иносказательно. Какой творческий процесс, когда после вчерашнего голова гудит? И как Паша – Павел Павлович Филин, банкир и по совместительству продюсер сериала – может ходить кругами, когда у него больше центнера весу. Однако потаенный смысл слов Марианны был ясен и грудному младенцу: телезритель ждет, а время – нет.
– Скажи Пашеньке, пусть не волнуется, бережет себя: Эмиль Таран-Бороновский никогда никого не подводил и подводить не собирается, – с достоинством произнес сценарист, который от постоянного общения с представителями актерского цеха и сам уже неплохо лицедействовал.
– Кто бы сомневался, Эмильчик, – голоском юной непорочной девушки прочирикала тридцатидевятилетняя Марианна и, напомнив, что в следующий четверг у главного традиционная «сидючка», распрощалась.
– А если не сомневалась, то чего тогда звонила? – буркнул Эмиль Григорьевич, кладя трубку.
Но это было только начало. Затем позвонили ассистенты режиссера, первый и второй, сопродюсер, художник, парочка артистов второго плана и прочие. Спрашивали о чем угодно, а то и вовсе не спрашивали, но интересовало всех одно и то же: когда? Когда он принесет следующий материал? Сценария осталось
