Филипп задумчиво кивнул:
– Значит, ты не с нами.
– Почему не с вами? – удивился Богдан. – С вами… Только через некоторое время.
– Ясно. И много ты на этом заработать собираешься?
Богдан недоуменно заморгал.
– А об этом разговор пока не шел, – наконец сказал он. – И потом, какое это имеет значение? Это же так захватывающе…
– Понятно, – прервал его Коржик и неожиданно произнес: – Тебе можно только позавидовать.
– Правда? – радостно воскликнул Богдаша, у которого словно гора упала с плеч. Он был готов принять предложение отца Федора, но не знал, как сообщить о нем друзьям. Ему казалось, он поступает не по- товарищески. – Так я, пожалуй, пойду собирать вещички, хорошо? А то время не ждет, надо воспользоваться теплой погодой.
На него махнули рукой, отпуская. Спустя пятнадцать минут он проскочил мимо приятелей, с рюкзаком на одном плече, бросив на ходу:
– Пока, братцы. Я вас навещать буду!
– Смотри, как рванул. Будто за ним черти гонятся, – усмехнулся Владимир.
Филипп на это ничего не ответил.
Без толку прослонявшись полдня по дому, они снова сошлись за столом в кухне.
– Просто места себе не нахожу, – признался Владимир. – Все из рук валится, все опостылело. А ты как?
Филипп неопределенно пожал плечами:
– Сам не пойму. Знаю только, что никогда еще так погано себя не чувствовал. Словно наваждение какое-то.
– Наваждение, – кивнул Владимир. – И что нам теперь делать?
– По правде говоря, еще не думал об этом. Но мне вдруг стало здесь неуютно.
– Только вдруг?
– Если честно, не вдруг, а с того момента, как в доме появилась Надежда. Все время в мозгу зудела мысль, что мы не то делаем, на чужое посягаем, вообще ведем себя неподобающим интеллигентному человеку образом.
– Вот-вот, – со вздохом подхватил Владимир, – посягаем на чужое. И не только на Надеждино.
– С этого места, как говорится, поподробнее, – оживившись, произнес Филипп.
Его друг какое-то время задумчиво молчал, словно прикидывал, стоит ли откровенничать. Потом, видимо, решил, что другого выхода все равно нет.
– Помнишь портрет в комнате наверху?
– Тот, что твоя Надежда поначалу считала изображением тетки Нилы в молодости? Конечно, помню. А что с ним такое?
– С ним, думаю, ничего. Как висел себе на стене, так и висит. Но вот женщина, что на нем, ведет себя довольно странно…
– Чего-чего?
– Ну, действует мне на подсознание…
Филипп не смог сдержать ироничной усмешки:
– Брось. Это тебе Надежда голову задурила своими россказнями. Родство душ, зов крови через десятилетия и прочая хренотень потусторонняя.
Владимир хотел было возразить, но приятель его остановил:
– Любой портрет – это изображение человека. Так? Так. И чем талантливее живописец, тем многограннее он передает образ портретируемого. А любой зритель в силу своей образованности, восприимчивости или простого желания видит кто одежду и драгоценности, кто черты лица, кто характер, а кто и всю жизнь этого человека готов рассказать, вплоть до мельчайших подробностей. Твоей же Надежде страсть как хотелось «породниться» с этой дамочкой в старинном платье. А кому не захотелось бы? Молодая, красивая, тонкая, ранимая, грустная. Одни глаза чего стоят – так в самое сердце и глядят… Но это все результат мастерства художника, и не мне тебе об этом говорить…
– Вот и не говори, – заявил ему Владимир. – Сначала посмотри, что я тебе покажу, а потом уже разглагольствуй о мастерстве художника.
Он встал и направился к двери, подразумевая, что Филипп последует за ним. Друг за дружкой поднялись они сначала на второй этаж, а потом и на чердак. Зеленый расписной сундук, с которого смели пыль, сразу бросался в глаза, и Филипп решил, что он и есть цель их путешествия. Но нет, друг подошел к листам шифера и отодвинул один, затем вытащил из-за него что-то завернутое в клетчатую рубашку.
Поставив портрет на сундук, Владимир размотал его и повернул так, чтобы из слухового окошка на изображение упал последний луч заходящего солнца.
– Где ты его откопал? – сдавленно спросил потрясенный Филипп. – Неужели здесь, среди этого хлама, нашел? Он же парный к тому, что наверху… черт, теперь уже внизу. И совсем не пострадал от времени, как будто вчера написанный. С ума сойти можно…
– Я его не откопал. А как будто вчера написанный он потому, что я его действительно написал несколько дней назад и всего за одну ночь. Вот от чего и впрямь с ума сойти можно, – сказал Владимир, выжидательно глядя на друга, и спросил: – Теперь ты понимаешь, о чем я тебе толкую?
Но Филипп медленно покачал головой:
– Теперь я вообще ничего не понимаю.
– Вот и я о том же, – уныло ответил ему Владимир, пристраивая портрет себе под мышку.
Они спустились с чердака на второй этаж. Чувствуя себя неловко, вошли в комнату Надежды и остановились перед портретом дамы в сером платье. Маленькая мутная фотография на стене рядом с ним смотрелась сиротливо.
– А теперь сравни того парня, что я написал, и того, что на снимке, – предложил Владимир. – Только заметь, что моего я создал прежде, чем увидел фотографию. Чем хочешь клянусь.
Филипп чуть ли не носом уткнулся в стену, чтобы лучше видеть фотографию, но взять ее в руки отчего-то не рискнул.
– Ё-моё, – прошептал он, оборачиваясь. – И что это может означать?
– А ты говоришь – талант живописца, – сказал ему в ответ Владимир. – Ну-ка, подержи и отойди в сторонку.
Он вручил портрет приятелю, который принял его не без опаски, словно боялся обжечься. Затем снял снимок со стены и огляделся по сторонам.
– Я сейчас, – сказал Владимир и быстрым шагом направился к двери.
– Эй, ты куда? – встревоженно окликнул его Коржик. – Не оставляй меня здесь одного. Мне не по себе. И что я с ним буду делать? – Он слегка тряхнул портретом, который держал на вытянутых руках.
– Ага, испугался, – злорадно произнес Владимир. – Ничего, потерпишь. Я мигом, только гвоздь принесу и молоток.
Он действительно отсутствовал недолго, минут пятьдесят Но все это время Коржику казалось, что волосы у него на голове непроизвольно шевелятся, а по спине бегают мурашки. На всякий случай он старался не смотреть на тот портрет, что висел на стене, и не думать о том портрете, что держал в руках.
Вернувшись, Владимир с деловым видом приставил гвоздь к стене и спросил не оборачиваясь:
– Тут вбивать или ниже? Я хочу, чтобы они висели на одном уровне.
Кто «они», пояснять было не надо. Прищурив глаз, Филипп кивнул:
– Тут, тут.
Несколько точных ударов молотком по гвоздю – и Коржик с невольным вздохом облегчения передал Владимиру портрет.
Теперь живописные изображения висели рядом, но что-то портило общее впечатление.
– Я передвину столик, а ты пока подержи лампу. Только осторожнее, не разбей, – скомандовал Владимир.
В ответ раздалось глухое недовольное бормотание Коржика:
