еще. Вчера обнаружились деньги Эдгара Филдстоуна, полученные им на Багамах за акции ФГЭ. Четыре миллиона долларов. Все серийные номера соответствуют тем, которые указаны в списке, сделанном сотрудниками Федеральных резервов, когда деньги переправлялись в Майами. Их отправили в адрес Балаконтано почтой, в посылке с дешевыми книжками.
— Подождите. Это все может быть подстроено.
— О чем вы?
— Это провокация. Не стал бы он зарывать голову и руки Филдстоуна на своей территории. Он поступил бы с ними так же, как и с телом. Кстати, вы нашли остальное?
Коннорс заволновался.
— Нет, но…
— А еще пистолет и эта чековая книжка. Это же смешно. Мистер Коннорс, такому человеку, как Карло Балаконтано, неоднократно приходилось убивать. С чего бы он стал совершать такую глупость? Он мог нанять специалистов, таких знатоков своего дела, что мы бы никогда не нашли следов. И кто позвонил в полицию?
— Мисс Уэринг, боюсь, вы задаете вопросы, которые не имеют к нам отношения. Мы уже сравнили чековую книжку с тем, что осталось от бумаг ФГЭ. Там все подлинно. Коронер определил, что Филдстоун погиб от выстрела из пистолета, найденного с… ох, с останками. Все это находилось на земле, принадлежавшей Балаконтано. У нас есть мотив, труп, оружие. Мистер Балаконтано отправится в тюрьму. И меня не волнует, кто и почему позвонил в полицию.
— Вы сами знаете, что все это провокация. Я не говорю, что он не был владельцем ФГЭ, не отрицаю даже, что ему нужно было убить Филдстоуна. Но кто-то подбросил останки, пистолет и чековую книжку. Этот же человек и позвонил. И если подумать, то получается, что этот неизвестный и есть настоящий убийца Филдстоуна.
— Я ничего такого не знаю, — ответил Коннорс. — Вы зашли слишком далеко. Я отношу это на счет вашего переутомления в связи с недавними событиями. Когда вы посмотрите улики, вы поймете, насколько однозначно они обличают Балаконтано.
Элизабет встала, уже понимая: что бы она ни сказала, все будет истолковано превратно. Коннорс не хочет знать правду.
— Вот что я вам скажу, — продолжил Коннорс. — Последние две недели вам пришлось нелегко. У вас накопилась масса отгулов. Я хочу, чтобы вы взяли отпуск на несколько недель. Были ли вы когда-нибудь на Гавайях? А как насчет Лондона?
— Я много ездила. Хорошо бы побыть дома.
Но Коннорс повторил:
— Я хотел бы, чтобы вы уехали в отпуск.
Глава 33
Когда самолет со свистом промчался по взлетной дорожке и оторвался от земли, Элизабет закрыла глаза. Она отметила только тот момент, когда он разогнался уже слишком сильно, чтобы остановиться, но недостаточно для того, чтобы перестать ощущать его вес — многие тонны металла. Для Элизабет до сих пор оставалось загадкой, что именно превращало его из грузового поезда в птицу. Объяснения, которые давали разбиравшиеся в таких вещах люди, звучали вполне убедительно для ее разума. Но другой частью сознания, контролирующей биение пульса и движение ресниц, все это воспринималось как чепуха. Но аэроплан вновь, вопреки здравому смыслу, поднялся в небо.
В аэропорту Элизабет купила несколько журналов, чтобы почитать в дороге, но теперь ей казалось, что они имеют отношение к другому, совершенно чуждому ей миру. Когда-нибудь, возможно, ей будет интересно, почему соблюдение строгой диеты опасно для жизни, но не сейчас. Только тогда, когда она вернется из своего вынужденного отпуска. Когда она отбудет свою ссылку.
Элизабет выбрала Лондон, потому что ей запомнилось, что это холодноватый, сырой и многолюдный город. Люди, казалось, жили в нем всегда, во все времена, одно поколение за другим. Отсюда, если она не отдохнет как следует, можно съездить и на континент. Интересно, появятся ли в лондонских газетах сообщения об этом деле. Наверное, да. Американские скандалы, похоже, имеют для англичан особую привлекательность.
Когда сотрудники сенатора занялись ФГЭ, Балаконтано начал действовать, чтобы обезопасить себя. Это случилось как раз в то время, когда бедный Вейзи выбрал время и написал в отдел по борьбе с организованной преступностью министерства юстиции. Его аккуратные, полуграмотные, написанные от руки странички, в которых объясняется, почему у Вейзи возникла мысль о разграблении пенсионного фонда, прошли извилистый путь по бюрократическому лабиринту и оказались на столе у единственного человека, который понимал, в чем суть проблемы, взволновавшей Вейзи. На столе Джона Брэйера. Журналистам наверняка эта сторона дела придется по душе.
Когда Коннорс отдал распоряжение на обыск, письмо обнаружили в столе Брэйера. Вот что до сих пор не давало спать Элизабет по ночам. Брэйер.
Элизабет вздохнула. Она попробует оставаться за границей, пока будет идти процесс, или, по крайней мере, его первая, самая скандальная часть с сенсационными разоблачениями. Ей уже была известна стратегия министерства. Они устроят так, чтобы суд состоялся в Саратога-Спрингс — там, где были найдены улики. Только голова и руки, именно то, что необходимо для опознания, а также пистолет и чековая книжка. Все это было зарыто совсем неглубоко. Но эти улики не так уж много значили для суда, не больше, чем для Коннорса. Если Балаконтано и не убивал Филдстоуна, все равно всем было известно, что он отдавал приказы убивать людей. Просто Филдстоун оказался единственной жертвой, которую они могут на него повесить. Так что они будут оперировать теми доказательствами, что есть, и суд их примет. Если обвинители разыграют все по плану Коннорса, суд даже может прийти к заключению, что отсутствие тела — это отягчающее обстоятельство. Нужно быть настоящим чудовищем, чтобы так расчленить труп. Чудовищем, подумала Элизабет, или человеком, который хотел перенести улики с места на место. Но Балаконтано будет признан виновным. Может быть, обвинители войдут в такой раж, что сумеют заставить вынести приговор и тем, кто был вместе с Балаконтано на конном заводе во время облавы. И, наверное, пройдет не одна неделя, прежде чем кто-то займет опустевшее гнездо в Нортхэсте.
Элизабет вышла из игры.
Она огляделась, рассматривая пассажиров в салоне. Это были обыкновенные туристы: пожилая пара, решившая, пока не поздно, взглянуть на мир за пределами Айовы, две студенточки в голубых джинсах, три бизнесмена, уткнувшиеся в газеты, лежащие перед ними на столиках. В тех небольших границах, которые были доступны ее взгляду, только один пассажир, сидевший в противоположном от нее углу, не поддавался такому мгновенному определению. Притворившись, что углубилась в журнал, она стала его изучать. На нем был удобный, спортивного покроя пиджак, слишком неофициальный, по мнению Элизабет, для бизнесмена, собирающегося произвести впечатление на лондонцев. Он летел один, и она не смогла заметить у него какой-либо ручной клади. Просто спокойный одинокий мужчина, в котором нет ничего примечательного. Возможно, он профессор. Профессор английского языка или истории, совершающий очередное паломничество с научными целями в Англию. Наверное, он надеется, что, если постоит на том месте, где стоял Вильгельм Завоеватель, или прогуляется там, где ходил Чосер, его озарит нечто недоступное простым смертным.
Пока Элизабет наблюдала за ним, мужчина откинул голову на спинку кресла и прикрыл глаза. Элизабет гордилась собственной проницательностью. Это профессор. И в этот момент он думает о том, какое получит наслаждение, бродя по замкам, соборам и библиотекам, где на полках веками лежат покрытые плесенью старинные книги. Мужчина слегка пошевелился в кресле. Ей показалось, что она поймала тень улыбки на его лице. Элизабет невольно почувствовала внезапное расположение к незнакомцу.
Улыбка погасла, в уголках глаз появились морщинки. Он пытался вспомнить. Он понимал, что это смешно, но теперь этот вопрос будет неотвязно преследовать его. Как звали кошку Эдди Мастревски?
