чувствовали себя униженными смертниками, не давил ни на кого, относился к людям с пониманием и уважением. Заботился, чтобы все штрафники были накормлены от пуза, перед боем лично с ними беседовал, объяснял, что и как надо делать.
Да еще Кобыхно каждое пополнение засорял своими завербованными стукачами, и мы знали, что происходит в роте и чем дышит личный состав, особист везде имел свои глаза.
— Внешне как-то можно было отличить обычного бойца от штрафника?
— Чисто визуально? Если только глаз хорошо наметан, то можно, по мелким деталям…
Например, штрафники никогда не надевали каски, а в стрелковых обычных ротах их изредка можно было увидеть на головах у бойцов. У штрафников-уголовников взгляд был особый, такого с комсомольцем- добровольцем не спутаешь… В атаку штрафники ходили с «Е… твою мать! Б…!!!!» — без всяких там комиссарских криков «За Родину! За Сталина!..»
— Вооружение вашей штрафной роты отличалось как-то от обычной стрелковой роты?
— У штрафников были винтовки — трехлинейки, автоматы «ППШ» и пулеметы «РПД». Патроны и гранаты — без ограничений. В обычных стрелковых ротах были еще пулеметы «максим» и изредка «ПТРы», а у нас — нет. Вот, в принципе, и все отличия в вооружении. Да и во всем остальном большой разницы не было…
Что стрелковая рота, что штрафная, один черт, всех ждут на том свете…
Чуть не забыл, в нашей роте штрафникам не выдавали 100 граммов наркомовских, не полагалось, и, кстати, артиллеристам в 914-м артполку тоже не выдавали водки, ни в обороне, ни в наступлении.
К боевым наградам штрафников в нашей 138-й ОАШР не представляли, и пока не ранят, штрафников из роты не отпускали, даже за проявленный героизм, на отличившихся штрафников только писали представление на снятие судимости.
— Как кормили личный состав 138-й роты?
— Обычный паек, общие армейские нормы снабжения для красноармейцев и сержантов. Своя полевая кухня, но, если честно сказать, то офицерам еще в Польше готовили отдельно. Штрафники не голодали.
А в Пруссии вообще началась гастрономическая вакханалия, мы захватывали фуры, набитые салом, колбасами, сырами, в каждом занятом поселке штрафники отстреливали коров и свиней, и все это мясо шло в котел. Мы отъедались за всю войну, и авансом на будущее. В подвалах, в каждом пустом немецком доме, находился настоящий склад продовольствия, уж кто-кто, а немцы умели делать запасы.
В Летцене нам пришлось выдержать тяжелейший бой, и когда остатки роты продвинулись вперед, то мы обнаружили гастроном, магазин, набитый едой и выпивкой. Шампанское стояло рядами. Нам было чем помянуть погибших…
— Как складывались отношения у штрафников с местным населением в Польше и Германии?
— Вам честно ответить или для публикации? В Польше штрафная рота находилась вне населенных пунктов, на передовой, и контактов с поляками мы почти не имели. Да я и сам не слышал, чтобы в Польше наши бойцы сильно отличились, существовал приказ, регламентирующий отношения с местными, и насилия, масштабного мародерства или грабежей на польской земле не было…
А в Восточной Пруссии все было иначе. Помню, как мы впервые вошли в Пруссию и 30 километров без боя продвигались в направлении куда-то на Истенбург, пока не нарвались на пулеметный заслон.
Пошли в атаку, пулеметчики сразу смылись, и перед нами предстал целый, совершенно пустой немецкий городок. Печки еще были теплыми в домах, о них мы грели руки. Мы расположились в особняке, в центральном квартале городка, где находились банки и другие учреждения. Все завалились спать, я пошел осматривать второй этаж. Нашел там красивый кортик, радовался трофею, и вдруг чувствую запах гари… так это мы горим потихоньку… Выстрелом в потолок всех поднял на ноги, выбежали из здания, поглядели вокруг, оказывается, зашедшая после нас в город пехота начала мстить и палить городок дотла.
К утру пылали все здания… Если бы кто бойцам заранее сказал, что это будет наша территория, разве бы кто-то из них стал жечь дома? Но в следующих освобожденных городках и поселках нам уже встречалось местное население, и тут наши штрафники всех ставили на уши. Выпивка и шнапс в каждом первом подвале, все под рукой… Мы, офицеры штрафной роты, смотрели на это сквозь пальцы, к немцам никакой жалости не испытывали и не мешали штрафникам делать с местным населением, что хотят.
Одним словом, кто в Кенигсберг не сбежал, мы не виноваты… Штрафная рота идет впереди всех, и контроля за ней со стороны каких-либо чужих начальников нет никакого, и наш главный коммунист, капитан Толкачев, тоже помалкивал, не потому, что боялся, что ему кто-нибудь из пьяных штрафников выстрелит в спину, а просто считал такое возмездие заслуженным наказанием за зверства немцев на нашей земле, а ротный особист Кобыхно всегда был где-то позади, возле кухни.
Капитан Мамутов немцев люто ненавидел, а уж мне и Аптекарю, потерявших всех родных от немецких рук, и подавно было плевать, что с ними происходит. Васильев тоже полродни в войну потерял…
Мы не лезли, не вмешивались ни во что…
А бандит — он всегда бандит, и в тылу, и на фронте в шкуре штрафника, натура уголовная всегда даст о себе знать, так что… наша рота резвилась… В Хальсберге подбегает ко мне молодая немка, кричит по- немецки: «Меня уже изнасиловали четырнадцать человек!» — а я иду дальше и думаю про себя: «Жалко, что не двадцать восемь, жалко, что еще не пристрелили тебя, сучку немецкую». Масла в огонь еще подлил случай в Грюнвальде, когда власовцы на самоходках прорвались в наши тылы и зверски вырезали тыловые подразделения двух соседних стрелковых дивизий и медсанбаты вместе с ранеными и медперсоналом. Об этом даже Илья Эренбург написал в своей статье «Грюнвальдская трагедия»… И тогда мы вообще озверели… В отместку в Ландсберге на следующий день наша пехота перебила захваченный немецкий госпиталь с ранеными. Вам сейчас не понять, сколько ненависти накопилось в наших сердцах…
— В вашей 138-й ОАШР в плен немцев брали?
— Могли взять… Например, когда меня тяжело ранило, то четырех только что взятых в плен немцев заставили меня нести в наш тыл, и когда они донесли меня до ближайшего ПМП, то уже могли быть уверенными, что здесь их никто не тронет… Нет, все правильно, сейчас если повспоминать, то у нас немцев в плен брали… По возможности, конечно, если было кому их конвоировать в тыл…
— Среди штрафников были случаи дезертирства или самострелы?
— Дезертиры были, но за побег из штрафной однозначно ставили к стенке…
Самострелов было немного, случаев пять-шесть. На медицинских карточках передового района перед эвакуацией в тыл им прямо и без жалости писали две буквы СС — самострел.
Один из подобных случаев мне хорошо запомнился. Был у нас штрафник Новиков, москвич, так он подговорил одного из молодых заводских пацанов, чтобы тот ему выстрелил в руку, а он ему засадит пулю в бедро. Так они и сделали, только молодого парнишку наш особист сразу расколол, и, как потом говорили, их после излечения в госпитале отправили на суд в трибунал.
— С немецкими штрафниками сталкиваться приходилось?
— У меня первый орден как раз за немца-штрафника. В декабре 1944 года напротив нас стоял немецкий штрафбат. На Новый год, 31 декабря, дивизионная разведка через наши порядки пошла в поиск, на захват языка, а своего санинструктора с ними не было, и меня одолжили в группу прикрытия, на случай если придется выносить раненых разведчиков и оказывать на месте первую медицинскую помощь языку или нашим раненым. Я с собой еще взял одного санитара-штрафника, своего ординарца, в группе поддержки (прикрытия), кроме разведчиков, были также арткорректировщик и связист. Ночь темная, вьюжная, но при отходе немцы всех обнаружили, началась очень серьезная перестрелка, и так вышло, что тащить к своей траншее взятого языка пришлось мне и санитару, другие прикрывали. Я немцу из пистолета прострелил обе ноги, чтобы не сбежал, и мы его поволокли под огнем. Притащили, в землянке у ротного я его перевязал, и немца отправили в штаб дивизии. Потом, дней через пять, Кобыхно спрашивает: «Ты, вообще, представление имеешь, кого тогда взяли?!» — «Кого? Штрафника немецкого, обычного фрица». — «Сам ты штрафник… Этот немец, бывший майор, служил в абвере. В Берлине в ресторане он напился и стал орать, что русские все равно победят, вот его за это разжаловали в рядовые и послали в штрафную. Не язык, а сущий клад в штаб фронта отвезли…»
— Если речь зашла об орденах. Как награждали офицеров из постоянного состава роты? Чем отмечены лично вы за войну?
