попросили направить нас в какую-либо часть, на передовую, на что военврач 1 ранга Рутковский резонно заметил: «На вашу долю войны еще хватит, она не завтра кончится, еще навоюетесь». Как в воду смотрел… Госпиталь погрузился в эшелон, и мы поехали в глубь страны. Прибыли на место дней через десять и стали разгружаться.
Для госпиталя было отведено здание, то ли школы, то ли какого-то учреждения.
Но нам не довелось здесь работать. Где-то в середине августа нас вызвал начальник и сказал, что мы, как студенты мединститута, должны быть откомандированы в Свердловский медицинский институт для завершения своего образования, и добавил, что это постановление правительства, и отменить его никто не может. Жаль было расставаться, но приказ есть приказ. Мы попрощались с товарищами по госпиталю и отправились в Свердловск, навстречу нашей новой-старой студенческой жизни.
В Свердловске после долгих расспросов нашли главный корпус мединститута и увидели толпу парней и девушек, среди которых выделялись некоторые в военной форме.
Мы с Семеном тоже были в военной форме, в петлицах по три кубика — звание старшего военфельдшера (но кто, когда и каким номерным приказом присвоил нам это звание? — мы так и не знали, просто в 432-м госпитале при зачислении нас в состав Рутковский приказал, чтобы мы теперь носили по три кубика). В ректорате института рассмотрели наши документы и зачислили нас студентами 4-го курса.
— Приказ, или, вернее сказать, постановление правительства об отзыве студентов-медиков из армии для завершения учебы в институтах, как-то обсуждался в вашей среде?
— Это постановление было целесообразным и рассчитано на перспективу.
С фронта отзывали только тех студентов, которым до окончания учебы оставалось два года. Сколько таких было по стране? Тысячи три, не больше, и вряд ли такое количество рядовых красноармейцев на фронте могло решить судьбу войны в те дни, а вот нехватка врачей в передовых частях могла решительно повлиять на боеспособность армии. Видимо, взвесив все «за» и «против», в правительстве пришли к такому решению, по моему мнению — вполне разумному. В сентябре мы начали учиться на 4-м курсе, за восемь месяцев прошли 2 курса обучения и уже в мае 1942-го получили звания военврачей и нас распределили по частям. Например, пятикурсников выпустили из института в армию уже в декабре 1941 года, все сроки обучения были сокращены до возможного минимума.
Наше поколение — ускоренный курс мединститута — имело свое название — зауряд-врачи, и во время войны именно молодые военврачи оказались в передовых частях, и каждый из нас в меру своих сил и возможностей внес свой посильный вклад.
— Понятно. А как решались бытовые проблемы в голодающем тылу?
Прибывает молодой парень в летнем обмундировании в холодный Свердловск, как морозную зиму-то пережили? Чем питались?
— Крыша над головой была — место в общежитии. В комнатки, предназначенной на 2–3 человека, заселяли по 5–6. Студентам полагался хлеб по карточке — 600 граммов в сутки, в институте работала столовая, в которой всегда было многолюдно, где было первое и второе блюдо и неизменный кисель или компот. Стоило это недорого. Все студенты как-то крутились, чтобы не оголодать и как-то облегчить свое материальное положение. Вскоре меня и моего друга Семена, по нашей просьбе, направили на работу в один из многочисленных свердловских эвакогоспиталей, на должность медсестер. Дежурить нужно было в вечернее и ночное время — это нас устраивало. Дежурства были беспокойными, спать не удавалось, всю ночь приходилось курсировать из палаты в палату. Раненые звали нас на помощь беспрерывно — для того чтобы поменять повязку на ране, остановить кровотечение, дать обезболивающее и так далее, а утром нужно было бежать на занятия в институт. Вскоре нас хорошо знали раненые и персонал. Повара в госпитале немного нас подкармливали, раненые делились со мной папиросами или махоркой. В ту осень холода в Свердловске наступили рано, а в ноябре уже стояли лютые морозы, а я, как был в летней гимнастерке, так в ней меня морозы и прихватили. Заведующий госпитальным вещевым складом, Иван Павлович, пожилой, добрый человек, выдал мне тонкую курсантскую шинель на рыбьем меху, сапоги б/у и буденновку, все это осталось от умерших в госпитале. Но это было спасение. Другой одежды достать я не мог. Но все равно, когда ударили морозы под сорок градусов, в таком обмундировании можно было передвигаться только поэтапно, по дороге в институт или на работу в госпиталь, двигался перебежками, от магазина до магазина, или до какого-нибудь учреждения, где можно было немного отогреться, а потом бежал дальше, преодолевая очередной участок пути. В самом Свердловске было тогда еще не очень голодно, до конца января 1942 года в городе были открыты блинные, а в магазинах свободно, не по карточкам, по определенному весу в одни руки продавали муку или готовое тесто, из которых студенты готовили себе затируху. Очереди за мукой стояли длиннющие, но тех, кто был в красноармейской форме, старались пропускать вне очереди. Иногда удавалось достать картошку. Одним словом — крутились. У нас в общежитии был один студент-младшекурсник, одессит, для которого не существовало никаких препятствий, он где-то умудрился раздобыть пропуск в ресторан гостиницы «Урал» и как-то мне предложил с этим пропуском сходить в ресторан пообедать. Тогда это было равносильно попаданию в рай. В этом ресторане питались избранные — местная номенклатура и весь бомонд, эвакуированный из других городов, там можно было увидеть популярных артистов театра, кино, известных музыкантов, ведь в Свердловск эвакуировались театры, киностудии, филармонии и так далее. Обед состоял из трех полноценных блюд (не чета студенческой столовой). Когда с этим пропуском я пришел в ресторан, то на меня присутствующие смотрели с изумлением, мол, как здесь солдатик оказался, к какой элите относится? Но даже видавшие виды церберы — швейцары, глядя на этот пропуск, не смели препятствовать на входе. Сходил я в ресторан, посмотрел, как «голодают» сильные мира сего, и дальше пропуск перекочевал к следующему студенту.
В Свердловске было холодно, но не очень голодно. Работали театры, местные и эвакуированные, особенной популярностью пользовался Театр оперетты, там в антракте в буфетах можно было купить бутерброды с колбасой, сыром, икрой и даже выпить пива…
— С бытовыми вопросами разобрались. Но чему можно было обучить студентов за восемь месяцев, если за этот период они были обязаны пройди два курса обучения?
Ведь готовили врачей для фронта, так как за такой короткий период студенты успевали освоить, скажем, основные постулаты военно-полевой хирургии, набить руку на операциях?
— Мне представляется, что на ваш вопрос вразумительного ответа, наверное, не дали бы в то время ни ректоры, ни профессора. Работали на ощупь. Сокращали теоретические лекции, больше внимания уделяли чисто практическим вопросам и оставляли в стороне педиатрию, часть дерматологии и тому подобное.
Лекции мы посещали нерегулярно, да и никто от нас этого не требовал, важно было отработать именно практические занятия. Лекции нам читали известные корифеи медицины, профессора Богданов, Лидский, Кушелевский, Пунин, Шефер, Чаклин и другие. Военно-полевую хирургию нам читал профессор Богданов.
Мы штрихами изучили основы этапного первичного и хирургического лечения с эвакуацией раненых по назначению, благо были хорошие учебники Еланского и различные инструкции и наставления по этим вопросам, составленные в ГВМУ.
Мне, например, было легче, чем другим. Во время работы в госпитале ведущий хирург, молодая женщина, до войны работавшая гинекологом, часто брала меня в операционную, и я ассистировал на операциях. Она плохо выносила запах гнойных ран, и в гнойную перевязочную посылала меня, так что хирургическую обработку ран в более-менее приличном объеме я освоил, работая в госпитале.
Врачей выпускали из института без воинских званий, их присваивали через некоторое время. Первое звание было — военврач 3 ранга.
— Когда состоялся выпуск военврачей из Свердловского мединститута?
— Наш выпуск состоялся в конце мая 1942 года. Перед завершением учебы, согласно какому-то существующему в то время положению, нужно было уплатить за учебу, но сделать это почти никто из нас не мог. Исключения из правил не было, и неплательщикам стали угрожать задержкой в выдаче дипломов, но эта угроза помогала мало. Тогда мне и Семену помогла одна добрая душа, декан лечебного факультета профессор Зетель-Коган, не знаю, за какие заслуги, но она уплатила за нас требуемую сумму (по-моему, 300 рублей), и мы ей были очень благодарны. С Семеном договорились, что как только получим первое денежное содержание, вернем ей долг, что мы и сделали, когда уже были на фронте, но получила профессор эти деньги или нет, я так и не узнал, потом говорили, что профессор Зетель-Коган умерла во
