Руки и ноги Хоуи вскинулись — падая, он еще пытался ухватиться за что-то, но ни звука, ни всплеска Дэнни после припомнить не мог. Наверно, Хоуи кричал, но криков Дэнни тоже не помнил. Только тяжелое дыхание, свое и Рафа, когда они, толкаясь, ползли через узкий лаз, потом без оглядки бежали к выходу — луч фонарика метался по стене, — на волю, в теплый порывистый ветер, вниз по склону, и снова вниз, обратно на поляну (где их отсутствия никто не заметил), и еще был, кажется, какой-то пылающий обруч, который висел над ними, не отпуская их с Рафом друг от друга. О случившемся они заговорили лишь спустя несколько часов, когда пикник уже сворачивался.
Дэнни: Слушай, фигово… Как думаешь, где он сейчас может быть?
Раф: Да где угодно. Хоть прямо под нами.
Дэнни уставился в траву. То есть как — под нами?
Раф смотрел на него, усмехаясь. Ну, мы же не знаем, в какую сторону он пошел.
К тому времени когда все спохватились и, выстроившись в цепочку, начали прочесывать окрестные холмы, в голове у Дэнни не осталось никаких мыслей, только сменяющие друг друга картинки бесконечных подземных коридоров и переходов, по которым Хоуи сейчас пробирался все дальше от входа в пещеру, вглубь, вниз. Родственники не слишком волновались, все были уверены, что Хоуи просто отошел в сторону и заплутал. Найдется. Да и все равно он странный какой-то мальчик, к тому же толстый и неродной — и его, Дэнни, уж точно никто ни в чем винить не собирался. Только у тети Мей лицо было насмерть перепуганное, Дэнни никогда раньше не видел, чтобы у взрослого человека было такое лицо; она беспомощно теребила ворот платья, будто уже не чаяла увидеть своего мальчика, своего любимого и единственного, — и, понимая, что все зашло слишком далеко, Дэнни тем более не мог сказать того, что должен был сказать:
В машине на обратном пути Дэнни никак не мог согреться. Он натягивал на себя плед, затаскивал собаку к себе на колени, но зубы стучали так, что его сестра всю дорогу недовольно фыркала, а мама сказала: Ты, кажется, заболеваешь, милый. Ничего, дома я приготовлю тебе горячую ванну.
Дэнни несколько раз тайком приходил к заколоченному входу в пещеру и вслушивался. Сквозь шорох сухой травы ему чудился слабый молящий голос Хоуи, доносившийся из-под земли:
Но было уже слишком поздно. Теперь уже точно поздно. Хоуи нашли в пещере через три дня, в полубессознательном состоянии. Каждый вечер Дэнни ждал, что вот сейчас раздастся стук в дверь и войдет отец, и лихорадочно твердил про себя слова оправдания:
А потом, когда прошло много месяцев, а обман так и не вскрылся, он и сам начал верить. Простые нормальные вещи, происходившие, как и раньше, в его жизни, наслаивались друг на друга, образуя защитную корку над тем днем. Корка росла, становилась все толще, и в конце концов Дэнни почти перестал думать о том, что под ней скрывается.
Когда Хоуи стало лучше, когда он смог находиться в комнате один, без матери, когда научился снова спать с выключенным светом, он переменился. После
Через три года погиб Раф (разбился в своем пикапе по дороге в Мичиган, вместе с двумя одноклассницами), и семейные пикники прекратились. А когда начались снова, Дэнни уже не жил с родителями.
Так выглядело воспоминание номер два.
Но возвращаемся к Дэнни, который, вытянув одну руку над головой, а в другой держа включенный телефон, шел по подвалу, или темнице, или бывшему канализационному отстойнику замка, принадлежавшего Хоуи. Он прилетел на другой конец света к своему кузену главным образом из практических соображений: надо было как-то зарабатывать на жизнь, и надо было исчезнуть из Нью-Йорка. Но не только. Не последнюю роль играло любопытство. Дело в том, что все эти годы хорошо отлаженная вещательная машина под названием «семья» регулярно доставляла ему обрывки новостей о Хоуи:
1. биржа, брокерство;
2. Чикаго;
3. несметные деньги:
4. женитьба, дети;
5. в тридцать четыре — отход от дел.
Каждый раз, когда очередная такая весть долетала до Дэнни, он думал: вот и славно. Значит, у него все сложилось. Вот и прекрасно! И тут же накатывала волна огромного облегчения, а следом за ней — другая, тоже огромная; и тогда, где бы он ни находился, он застывал на месте и долго смотрел в одну точку. Что-то не сложилось у него, Дэнни. Что-то не случилось из того, что должно было случиться. Или случилось не то и не так. Или случилось слишком много мелких событий вместо одного большого — или, наоборот, недостаточно мелких, чтобы хватило на одно большое.
Короче, Дэнни не знал, зачем он прилетел сюда, в замок Хоуи, с другого конца света. А зачем я записался на эти уроки словесности? Сначала я думал: чтобы избавиться от Дэвиса, с которым мы сидим в одной камере. Но в последнее время мне начинает казаться, что была и другая причина.
Я? Откуда взялся еще какой-то «я»? Наверняка кто-то уже собрался об этом спросить. Отвечаю. «Я» — это тот, кто говорит, рассказчик. У всякой истории есть свой рассказчик, просто мы не всегда задумываемся, кто он и что им движет. Так говорит Холли, моя учительница.
Сперва мне было плевать на нее и на ее занятия. Ко второму уроку я сочинил рассказ про то, как парень трахает свою учительницу словесности в подсобке. В самый интересный момент дверь распахивается, все метлы, швабры и ведра с грохотом вываливаются в классную комнату, яркий свет падает на голые задницы, и парочку с позором выволакивают из темноты. Пока я читал, все гоготали, но когда мой рассказ закончился, стало тихо.
Так, говорит Холли. У кого какие замечания?
Замечаний нет.
Ну что же вы, смелее. Наше дело — помочь Рею довести его работу до совершенства. Что-то мне подсказывает, что это еще не совершенство. Что он может еще лучше.
Снова тихо.
Тогда говорю я: Это была просто шутка.
Что-то никто не смеется, говорит она.
Я: Сейчас — нет. Но смеялись же, пока я читал.