Моргентау сказал: «Что касается меня, я бы снова сделал Германию сельскохозяйственной страной».
На него, похоже, не производила ни малейшего впечатления мрачная картина страданий немецкого народа в том случае, если тот потеряет средства для экономического и военного возрождения. Он считал, что чем дольше немцы поживут на благотворительном супе, тем лучше будет для них. Народы тех стран, что дважды рисковали расстаться с жизнью и терпели жесточайшие страдания под пятой Германии, наверное, согласились бы с ним. Можно высказать смелое предположение: если бы вопрос был поставлен на голосование в этих странах, подавляющее большинство высказалось бы за то, чтобы обречь немцев на долгие и жестокие страдания, пусть даже при этом ухудшилось бы их собственное положение.
Во время этих совещаний в Белом доме Хэлл, судя по более поздним записям Стимсона и Моргентау, намекнул обоим, что изменил свою точку зрения. Вероятно, тактика государственного секретаря в то время заключалась в том, чтобы при президенте избегать резких споров с агрессивными коллегами из Департамента финансов и горячими парнями из Военного департамента. Однако в записках, которые он посылал в Белый дом от своего имени, он указывал, что его мнение определенно отличается от крайних взглядов Моргентау. Стимсон, напротив, был откровенен. Военачальники и солдаты, которым придется учитывать обстоятельства сразу же и на месте, были американцами, за которых он чувствовал ответственность. Мысль о том, что им, из чувства долга, придется проводить эту политику, вызывала у него депрессию, которой пронизана запись об этой встрече в дневнике, датированная 11 сентября: «Меня очень встревожило физическое состояние президента. Он явно был не таким, как всегда… Он выглядел простуженным и, кажется усталым. Меня беспокоит, как на него подействует эта тяжелая [Квебекская] конференция. Собственно, меня беспокоит, что он едет туда, не подготовив решения по основной и фундаментальной проблеме взаимоотношений с Германией».
В Квебеке, как часто упоминалось, Черчилля убедили согласиться с курсом, предложенным Департаментом финансов.
Отчет о том, что происходило в Квебеке, основывается на мемуарах Хэлла, книге Стимсона и Банди, меморандуме, составленном 20 сентября 1944 года Мэттьюзом, заместителем директора европейского отдела Государственного департамента, и меморандуме, составленном исполняющим обязанности главы Департамента финансов Уайтом 20 сентября 1944 года, статье Моргентау и записи разговора между Рузвельтом и Черчиллем в Квебеке от 14 сентября 1944 года.
15 сентября Черчилль и президент подписали следующее соглашение:
«На совещании между президентом и премьер-министром об оптимальных мерах предотвращения перевооружения Германии установлено, что основным вопросом является будущее управление Руром и Сааром. Легкость, с которой металлургическая, химическая и электронная промышленность Германии может быть конвертирована с мирных рельсов на военные, уже поразила нас своим горьким опытом. Надо также помнить: немцы разрушили большую часть промышленности России и других ее соседей-союзников, и по законам справедливости эти пострадавшие страны должны иметь право забрать себе технику, необходимую им для возмещения своих потерь. Следовательно, упоминавшаяся промышленность Рура и Саара будет неизбежно демонтирована и прекратит существование. Решено, что эти два района должны находиться под контролем какого-нибудь органа международной организации, который будет наблюдать за демонтажем этих отраслей и гарантировать, чтобы они путем каких-нибудь ухищрений не возобновили свою работу. Настоящая программа уничтожения военной промышленности в Руре и Сааре предусматривает конверсию Германии в страну изначально сельскохозяйственную и пасторальную по своему характеру. Премьер-министр и президент пришли к общему мнению по поводу этой программы».
Прилагательное «пасторальная», которое так порицают и осмеивают, принадлежит Черчиллю. Проект Моргентау-Черуэлла, который Черчилль нашел неудовлетворительным, гласил: «Программа уничтожения военной промышленности в Руре и Сааре является частью программы, стремящейся к тому, чтобы в значительной степени превратить Германию в сельскохозяйственную страну».
По возвращении в Вашингтон Моргентау 20 сентября рассказал удивленным Хэллу и Стимсону об истории, предшествовавшей подписанию этого соглашения. Он рассказал, что, когда впервые завел с Черчиллем разговор об этом, премьер-министр гневно возразил. Моргентау процитировал Черчилля, раздраженно спросившего, уж не приехал ли он в Квебек обсуждать схему, которая привяжет Англию к мертвецу? Описывая позже эту сцену, он вспоминал, что Черчилль «…неподвижно сидел в своем кресле, злой, многоречивый. безжалостный. Я никогда в жизни не испытывал подобной словесной порки». Но Моргентау быстро оправился от этой порки. На следующий день он убедил лорда Черуэлла, что эта политика вполне приемлема и она позволит Великобритании быстрее восстановиться после войны. Черуэлл убедил Черчилля принять программу. Но премьер-министру не понравилась форма соглашения, в котором Моргентау и Черуэлл излагали эту политику. Поэтому он позвал своего секретаря и продиктовал свою версию. Это был документ, который подписали президент и премьер-министр. Впоследствии Моргентау рассказывал, что Идеи был очень расстроен и горячо спорил с Черчиллем по этому вопросу. Премьер- министр задержал своего министра иностранных дел и просил его не обсуждать эту тему с министерством обороны до тех пор, пока он, Черчилль, не вернется в Лондон, потому что решил сам «протолкнуть» документ.
Есть основания удивляться, почему Черчилль поставил свою подпись под этим соглашением. Возможно, его привлекла мысль о том, что, уничтожая Германию как соперника, Британия сможет быстрее восстановиться. А еще, может быть, Британия была уверена в помощи американского правительства. Отвечая на вопрос Стимсона, Моргентау отрицал, что Черчилля могло соблазнить это соображение. Но из фразы в более позднем кратком отчете Черчилля ясно, что он всегда имел это в виду: «Сначала я горячо сопротивлялся этой идее. Но президент вместе с мистером Моргентау, с которого спрос был очень велик, были очень настойчивы, и в конце концов мы согласились ее обсудить».
Как он мог забыть об этом, если накануне, 14 сентября, президент благосклонно согласился, почти пообещал продолжить помощь по ленд-лизу в период войны против Японии, после разгрома Германии? Снаряжение будет поставляться на сумму примерно три с половиной биллиона долларов; это позволит Соединенному Королевству вместо военной промышленности заняться экспортными отраслями.
Остальные требования – продовольствие, сырье, техника и суда – оценивались еще примерно в три биллиона долларов. Эта предполагаемая помощь действительно привлекала, особенно если учесть, что она оказывалась без каких-либо условий, которые могли бы помешать Британии заняться экспортной торговлей. Кроме того, Черчилль, может быть, хотел, согласившись с этой программой действий, убедить Сталина и Рузвельта, что ему нет дела до немцев и у него нет тайного желания использовать их для поддержания баланса сил против Советского Союза после войны. Или – окончательная догадка – Черчилль согласился с Рузвельтом по этому вопросу, а за это Рузвельт согласился на юго-западную зону оккупации в Германии вместо северной, которую он так хотел? Сколько можно найти возможных объяснений этому поступку, в некоторой степени неразумному, в той мере, в какой Черчилль мог быть неразумным!
И президент, и премьер-министр вскоре убедились, как правы были их ближайшие советники, доказывая, что меры, о которых они договорились, непрактичны и вредны. Стимсон и Хэлл восстали против них. Хэлл выдвинул два новых соображения. Одно заключалось в том, что советское правительство, с которым не посоветовались, может обидеться. Кроме того, если Британии будет предоставлен крупный кредит без каких-либо условий, это расстроит планы Хэлла склонить ее согласиться на торговую политику, которую мы отстаиваем.
Так или иначе, но президент начал колебаться в отношении политики, обозначенной в соглашении, которое они с Черчиллем подписали в Квебеке. И у Стимсона, и у Хэлла сложилось впечатление, будто он не осознал важности этого документа. 2 октября Хэлл получил от президента записку, датированную 29 сентября, в которой явно чувствовалась склонность к компромиссу. Вот часть этой записки:
«Я не могу согласиться с идеей, что Британия будет финансово разорена, а Германия в то же самое время будет строить потенциальную машину перевооружения, чтобы лет через двадцать стала возможна следующая мировая война. Простая инспекция заводов этого не допустит. Никто не хочет процветания немецкого промышленного производства в Руре и Сааре. Нельзя также забывать, что кроме Рура и Саара у Германии есть много других регионов и возможностей…»
Обедая с президентом 3 октября, Стимсон вернулся к этой теме. Вот забавное замечание, сделанное им в своем дневнике: «Он [президент] усмехнулся, озорно взглянул, сказал, что „Генри
