сделать шаг к принятию советских условий примирения, заявил он, ему трудно выразить какое-либо мнение о полезности визита поляков в Москву. В тот же день, 24 июня, Сталин заверил Черчилля, что не собирается учреждать на территории Польши советскую администрацию, это придется сделать самим полякам. Настоящая задача возложена на Национальный совет Польши или его дочерние организации, так как подпольные элементы, возглавляемые польским правительством в Лондоне, оказались недолговечными и эфемерными. Относительно Миколайчика Сталин сказал, что не отказывается от встречи с ним, но будет лучше, если тот обратится к Национальному совету Польши.
Ответ Сталина поразил президента. Но Миколайчик, похоже, не удивился, поскольку в период между отсылкой послания Сталину и ответом от него он, по возвращении в Лондон, дважды разговаривал с русским послом при лондонском правительстве Польши Лебедевым. Во время второй беседы тот предложил лондонскому правительству избавиться от некоторых своих членов, в частности от президента Рачкевича и начальника штаба Соснковского. Он также настаивал, чтобы после реорганизации лондонского правительства оно отказалось от шага, ведущего к разрыву с Советским Союзом, а именно не обращалось в Международный Красный Крест по поводу убийства в Катыни. Миколайчик рассмеялся над предложениями посла и заметил: «Вы просите меня, бывшего министра правительства Сикорского, предать это правительство!» Русский посол кивнул, и Миколайчик заметил: «Тогда нам с вами не о чем разговаривать!»
Пока шли эти обмены посланиями, польские группы, работая рука об руку с советским правительством, брали на себя управление Польшей. Советские чиновники приобретали все большую уверенность, что при всем недовольстве таким положением британское и американское правительства не станут мстить и рисковать разрывом отношений ради спасения лондонского правительства.
Национальный совет Польши, 21 июня собравшийся в Хельме, сформировал Комитет национального освобождения, в основном состоявший из коммунистов и им сочувствующих. Среди его членов были Берут, вскоре назначенный президентом конкурирующего правительства Польши, и генерал Берлинг, командующий польскими войсками, сражавшимися в составе Красной армии.
Получив отпор, Рузвельт отказался от дальнейших попыток в ближайшем будущем повлиять на Сталина, но Черчилль продолжал делать все, чтобы предотвратить действия, способные положить конец лондонскому правительству. Предупредив Миколайчика об этой опасности, британское правительство уговаривало его принять прохладное предложение Сталина о встрече в Москве. Несмотря на условия, с которыми ему предстояло согласиться, Миколайчик все-таки поехал.
25 июля Комитет национального освобождения выпустил манифест, в котором объявил Люблин столицей Польши. На следующий день советское правительство подписало соглашение с Комитетом национального освобождения, определяющее отношения между гражданской администрацией и советским главнокомандованием в Польше. Управление на освобожденной территории Польши поручалось комитету.
В палате общин Идеи заявил, что правительство его величества по-прежнему признает правительство Миколайчика законным правительством Польши.
Когда по дороге в Москву Миколайчик узнал о соглашении между советским правительством и Комитетом национального освобождения, ему захотелось вернуться обратно, но Черчилль с Рузвельтом уговорили его не делать этого. От премьер-министра президент узнал, что 28 июля Миколайчик, находясь в пути, направил Сталину послание, в котором выразил надежду на беспристрастное рассмотрение ситуации с наибольшей пользой «для нашего общего дела». На самом деле шансы на уступки со стороны советского правительства и нового польского комитета были ничтожны, и даже меньше, чем предполагал Миколайчик со своими коллегами, находившимися в плену заблуждений относительно своей необходимости советскому правительству для установления «общего языка» с польским народом. На самом же деле советские руководители не нуждались в этом и не собирались ничего уступать только для того, чтобы сделать приятное лондонскому правительству и его сторонникам. Эта позиция явно просматривалась в ответе, который 29 июля Вышинский дал Гарриману на вопрос, что советское правительство собирается сказать Миколайчику.
Вышинский ответил, что Миколайчик прекрасно знает позицию Советского Союза и «ему и вести беседу».
Днем 30 июля Миколайчик прибыл в Москву. Это было накануне трагической попытки варшавского подполья освободить от немцев свой город.
Это была отчаянная и в высшей степени мужественная акция. Она разгорелась от искр, раздуваемых в Москве и на линии фронта, протянувшейся к востоку от Варшавы. В конце июня советские войска начали крупное наступление на Витебск на основном польском фронте. К концу июля они прорвали линию центральной обороны немцев и прошли через Белоруссию, преодолев более трех тысяч миль.
В свете последовавших за этим событий стоит вспомнить прогноз Молотова, сделанный им в беседе с Гарриманом 5 июля. Излагая послу стратегию текущего наступления советских войск, он сказал, что Красная армия из Белоруссии направится к Кенигсбергу, а потом повернет на юго-запад через Восточную Пруссию и Северную Польшу, обогнув Варшаву. Освобождение Варшавы предполагается предоставить польским партизанам и польской армии, после того как будут отрезаны все коммуникации немцев на западе. Он также добавил, что советские войска могут продвинуться в Южную Польшу.
Вероятно, Гарриман имел в виду именно эту беседу, когда 19 июля на вопрос Государственного департамента о намерениях Советского Союза высказал предположения: во-первых, Польскую армию генерала Берлинга (соединения в составе Красной армии), возможно, держат в резерве для использования при освобождении Польши, а во-вторых, Красная армия, возможно, пройдет мимо Варшавы, чтобы армия Берлинга совместно с партизанами могла бы, хотя бы для вида, если не фактически, взять Варшаву, после того как будут отрезаны все немецкие коммуникации на западе.
Если первоначальный стратегический план Советского Союза был именно таким, я не знаю, исполнялся ли он неукоснительно и был ли на самом деле предусмотрен решительный фронтальный бросок на Варшаву в процессе наступления Красной армии. Продвижение русских войск в течение следующего месяца по Центральной и Восточной Польше к Висле и Варшаве дает основание полагать, что вначале ради подобной попытки предполагалось изменить план, но потом от этого отказались. Если это было так, то решение остановиться перед Варшавой может быть объяснено несколькими причинами. Сталин хотел подождать, пока немцы в Варшаве не будут уничтожены, как и предполагали лондонские поляки и Черчилль. Кроме того, наступление советских войск в северной части фронта было остановлено в начале августа, и бросок через Восточную Пруссию к северу от Варшавы, перерезающий коммуникации на западе, не был завершен. По словам Сталина, Красной армии пришлось остановиться на Висле перед Варшавой, чтобы подтянуть боеприпасы, так как немецкая оборона в Варшаве была очень сильна.
22 июля поляки в Варшаве перехватили по радио приказ командующего 4-й немецкой бронетанковой армии своим частям отступить западнее Вислы.
Форсировав Буг в Центральной Польше, 24 июля войска Красной армии вступили на территорию западнее линии Керзона и взяли Люблин. В ночь на 26 июля – день, когда советское правительство пообещало подписать соглашение, по которому гражданское управление Польшей поручалось Национальному комитету освобождения, – советские войска дошли до Вислы примерно в 27 милях юго- восточнее Варшавы. В течение следующих нескольких дней они взяли Белосток и Брест-Литовск, то есть два главных подступа к Варшаве с востока. В официальном советском военном коммюнике от 28 июля сообщалось, что советская армия, «…продвигаясь к Варшаве с юга и с востока фронтом шириной почти 50 миль… находится в некоторых местах в сорока милях от Варшавы». В эту ночь в Варшаве третий раз бомбили сортировочные станции. Прага, промышленный пригород на восточном берегу Вислы, попала под артиллерийский огонь русских.
Главнокомандующий организованной подпольной армии в Варшаве генерал Бур с нетерпением ждал своего шанса взять город раньше частей Красной армии. До отъезда из Лондона в Москву Миколайчик отправил генералу Буру следующее послание: «На заседании кабинета республики была выработана общая резолюция, позволяющая Вам в любой момент поднять восстание. Если возможно, сообщите нам заранее».
Эта операция стала известна под названием «Буря». Приказ был довольно гибким и предоставлял
