и апологетом разведывательной деятельности. В декабре 1917-го под его руководством была разработана «Программа по изучению иностранных государств», согласно которой организации и ведению разведки подлежали не только бывшие противники по Великой войне, но и Великобритания, Франция, Италия, Швеция, Япония, Китай и САСШ. В этой связи был подготовлен проект реорганизации разведчасти. В апреле 1918 года Рябиков стал штатным преподавателем Военной академии Генерального штаба РККА, а в июле 1918-го перешел на сторону белогвардейцев. Крупнейший специалист в области теоретических разработок по организации агентурной разведки в мирное и военное время – он был серьезнейшим противником. Они не были знакомы лично, но на лекции Павла Федоровича Феликс Эдмундович специально отправлял чекистов.
Узнав, кто является его противником, Дзержинский задумался о том, стоит ли вообще заниматься телеграфом, не будет ли это не просто сложной, а непосильной задачей. Но, с другой стороны, триумвират Сталин – Троцкий – Дзержинский уже замахнулся на невозможное, и право первого удара, самого главного, выпал на долю Дзержинского. Это было и большой честью, и громадной ответственностью. Подумав еще несколько минут и прокрутив несколько раз в голове все «за» и «против», Феликс Эдмундович обратился к коменданту.
– Как вас по имени-отчеству? – спросил он.
– Соловьев Всеволод Андреевич, бывший штабс-капитан, – представился тот.
– Всеволод Андреевич, вы понимаете, что после вашего расстрела ваша семья останется без кормильца, а в эмиграции их не только никто не ждет, они там вообще будут никому не нужны? У вас дочь, которой тринадцать лет, и сын, которому двенадцать, престарелая мать, и никто из них не сможет заработать на кусок хлеба. Я очень сомневаюсь, что ваша жена сможет, работая посудомойкой или уборщицей, прокормить четырех человек. Ведь у нее, после того как закончатся ваши сбережения, останется только один путь. И путь этот на панель. Вы понимаете, на что вы обрекаете ее?
Комендант молчал, на него было жалко смотреть. Складывалось впечатление, что из него только что вынули некий стержень и этим самым выпустили весь воздух.
– Зачем вы мне это говорите, хотите перед казнью унизить меня? – наконец открыл рот бывший чиновник.
– Я хочу сказать, что вы, господин штабс-капитан, нашли очень легкий путь решения ваших личных проблем. Вы совершили поступок, и не так важно, правильный он или нет. А теперь, когда пришла пора отвечать за сделанное, вы собрались взойти на эшафот с высоко поднятой головой. При этом убедили себя, что таким образом спасаете свою семью. А вы уверены, что это будет для них спасением? Вы не подумали, что обрекаете их на еще большие мучения? Подумать об этом не пришло вам в голову, Всеволод Андреевич? – Дзержинский внимательно смотрел на офицера, а тот во время этого монолога все ниже и ниже опускал голову. – А теперь получается, что, вывезя вашу семью за границу, что, несомненно, будет сделано, я тоже возьму на себя часть вашей вины перед семьей. А в это время вы, прекрасный специалист, будете бесполезно гнить в какой-нибудь яме. И это вместо того, чтобы решать множество проблем, которые прямо сейчас стоят перед Родиной, вместо того, чтобы направить свои силы и умения ей в помощь в час, когда гибнет само государство. Вместо всего этого вы лишили будущего не только себя, но и своих близких. Своей никчемной смертью вы лишаете этого права и свою страну, – после этих слов Соловьев вскинулся. – И не будем говорить о политике. Мы с вами не в бане. Неужели я неправ, Всеволод Андреевич? Неужели вы действительно считаете себя настолько бесполезным для России? Что же произошло с вами, если вам, русскому человеку, этот вопрос задаю я, поляк?
После этих слов Дзержинский встал и подошел к окну. Он некоторое время постоял возле него, глядя на привокзальную суету, потом обернулся к коменданту.
– У вас есть что сказать мне, Всеволод Андреевич? Хотите помочь себе, своей семье, своей Родине? Я не предлагаю предать, люди придут и уйдут. Я предлагаю вам попытаться найти компромисс, право самому ответить за свои поступки, не перекладывая это на плечи ваших близких. Я предлагаю вам будущее.
– Вы сам Дьявол, товарищ Дзержинский. Что я должен буду делать? – подумав, задал вопрос Соловьев.
– У меня были слишком хорошие учителя, Всеволод Андреевич. Но не будем об этом. Я знаю, что вы прекрасно знакомы с телеграфным делом. Я в этом разбираюсь плохо, но думаю, что в сообщениях, которые вы тут отправляли и получали, есть некие секретные знаки, например набор букв или что-то еще, указывающее на подлинность. Вы ведь знаете все эти знаки?
– Это правда, и такие метки есть. Я знаю их все, – подумав, ответил бывший штабс-капитан Соловьев.
– А вы, Всеволод Андреевич, уверены в этом? Сможете вы передать в штаб Колчака телеграмму, причем так, чтобы там никто не усомнился в том, что передают правдивое сообщение? Подумайте хорошо. Я не могу доверять этим вашим людям, но могу дать вам возможность помочь мне в очень важном деле.
Этот вопрос заставил надолго задуматься коменданта. Задумавшись, он поднялся со стула и направился к окну. В этот момент стоявший за спиной у штабс-капитана Колыванов посмотрел на Дзержинского, но тот сделал разрешающий жест рукой, и чекист остался стоять на месте, не препятствуя передвижению Соловьева. Тот минут пять постоял у окна, потом вернулся, сел на свой стул и обратился к Феликсу Эдмундовичу:
– Я смогу помочь. В чем будет состоять моя задача? Зачем нужен именно я?
– Хорошо, что вы так уверены в своих силах, Всеволод Андреевич. Ваша задача будет состоять в том, чтобы в назначенное время отправлять и получать телеграфные сообщения. Причем так, чтобы телеграфист на той стороне не усомнился в том, что за аппаратом те, кто ему передавал сообщения до этого. Точно сможете? – Дзержинский пронзительно посмотрел на бывшего штабс-капитана.
– Уверен, что смогу, господин Дзержинский, – ответил тот.
– Теперь о том, зачем нужны именно вы. В том случае, если колчаковцы захотят прислать связного для координации действий, вполне логичным будет его встреча именно с вами. Так как вся связь с заговорщиками осуществляется через вас. Также в случае посылки в Пермь террористической группы белогвардейцев, для организации диверсий, они тоже придут к вам. И вы их обязательно встретите. Кроме того, колчаковцы могут прислать человека, чтобы он просто понаблюдал за вами, посмотрел, все ли в порядке и не арестованы ли вы. Согласны оказать мне содействие в этом деле? Если согласны, то тогда давайте договоримся так. Ваша семья остается в заложниках, будем называть вещи своими именами. Они будут находиться дома, но под присмотром. Вы же, как и до этого момента, будете комендантом станции. Домой к вам, скорее всего, никто не придет, это слишком заметно. А вот сюда, где все время толпа людей, очень даже могут. В случае вашего предательства вы сначала увидите, как расстреляют их, а только потом очередь дойдет и до вас. Надеюсь, это понятно?
Председатель ВЧК посмотрел на Соловьева и, дождавшись, пока тот кивнет, продолжил:
– Хорошо. В случае, если вы действительно сможете продолжать держать связь с колчаковцами и передавать им сообщения, я обещаю, что по окончании этой операции вы и ваша семья беспрепятственно выедете за границу. Если ваша помощь окажется действительно ценной, то тогда мы с вами еще об этом поговорим. В противном случае, вы знаете.
– Хорошо. Я согласен с вашими условиями.
– Тогда знакомьтесь. Это Демьян Колыванов, он будет контролировать вас, передавать вам и получать у вас телеграммы, по всем вопросам обращаться будете к нему. Сейчас вы расскажите ему о содержании последних отправленных и полученных сообщений. Через несколько часов я заеду, и мы составим текст первой телеграммы, которую вы отправите. Хорошенько подумайте, что вам необходимо для работы, и сообщите товарищу Колыванову.
– Демьян, у тебя есть ко мне вопросы? – обратился к чекисту Феликс Эдмундович. Тот ответил, что вопросов нет.
– Что же, тогда занимайтесь. У вас много работы, – с этими словами Дзержинский двинулся к выходу.
«Почему все-таки операция «Бантик»?» – уже в машине подумал он. Потом усмехнулся и сказал водителю:
– Поехали, Миша. – И добавил вполголоса: – Лиха беда начало.
Глава 16
