Сталиным. Поработав с Иосифом, решавшим практические вопросы, чем он выгодно отличался от партийных крикунов и теоретиков, Феликс Эдмундович начал понимать, что все, ими затеянное и выполненное, сделано не только для Революции или для партии, но и для людей. Но главным было то, что все это делалось людьми.
Феликс Эдмундович в последнее время периодически задумывался о той грани, где заканчивается Революция и начинается бардак, разруха и напрасный террор. Сам еще этого не осознавая, Железный Феликс уже перешел на сторону «хозяйственников», и фактически ему оставался только один шаг, чтобы оторваться от партийных «болтунов-теоретиков».
Этот шаг он и собирался сделать.
Выбора особого не было, ибо то, что делал Свердлов, а сомнений в том, что это именно так, у Дзержинского не было, можно было назвать всего одним словом – контрреволюция. За это товарища Андрея следовало расстрелять, но для Ленина это было бы сильнейшим ударом. Он любил, уважал и очень доверял Свердлову, несмотря на все его недостатки.
Для Железного Феликса было важно одно – лишь бы ВЧК, ее приемы и подходы достигали главной цели – разложения и разгрома контрреволюции. И в данном случае был необходим переход от массовых ударов к тонким изысканиям в контрреволюционной среде и, главное, хирургически выверенная операция по удалению раковой опухоли.
Он не имел права беспокоить Ленина, а значит, надо было действовать самому для общего блага и партии и Революции.
Сейчас надо было сделать выбор. Дзержинский усмехнулся. Он было подумал, что выбор уже сделан, а оказалось, что это совершенно не так. Именно сейчас надо было принять решение и потом следовать этому решению во что бы то ни стало. Так или иначе, но назад пути уже не будет, невзирая на то, что он сейчас ответит Сталину.
– А ты прав, Коба, я тоже слышал о туберкулезе товарища Андрея, но думал, что у него легкая, излечимая форма. А оказалось вот так. Тяжелая, смертельная болезнь. Как я такое мог пропустить? Даже не знаю. – Председатель ВЧК посмотрел на Наркома по делам национальностей и после небольшой паузы продолжил: – Необходимо о болезни сообщить Председателю Реввоенсовета, иначе для него это станет большим ударом. Обсудить заранее организацию похорон. Это непростой момент. Партия большевиков должна проводить с почестями товарища, «сгоревшего» на работе. Вот в Казани это и обсудим. Ты не согласен со мной, Иосиф?
– Абсолютно согласен, дорогой ты мой Феликс Эдмундович, абсолютно, – произнося эти слова, Сталин совсем по-ленински прищурился.
Депеша.
Все шифром.
Бугульма или по месту нахождения. Троцкому.
Получил твое послание по ситуации в Оренбурге и губернии.
С вопросами и выводами полностью согласен.
Обсудил положение с Дзержинским. Он считает так же.
Ты был прав, и беспокоить Владимира Ильича не нужно.
Феликс Эдмундович считает, что ошибки надо исправлять, и мы справимся своими силами.
Оборона Перми практически полностью налажена.
Рубеж обороны по реке Сылва заканчиваем.
Пополнение прибыло и еще прибывает.
Материальное снабжение налажено.
Красноармейцы одеты, обуты, сыты. Зимнее обмундирование во всех частях.
Кунгур укреплен достаточно.
Твое предложение опробовали у Селянки.
Получилось. Результат отличный.
Ввели в курс дела Лашевича. Считаем, что это необходимо.
На днях мне сообщили, что у товарища Андрея оказался туберкулез в тяжелой форме. Феликс Эдмундович сказал мне, что он тоже об этом слышал.
Большое несчастье.
Беспокоимся об его здоровье. Не думаю, что он долго протянет.
Может, это просто слухи? Ты что-нибудь слышал об этом?
Дзержинский собирается ехать в Москву.
Предлагает тебе встретиться в Казани для обсуждения вопросов, связанных с «Бантиком», и для того чтобы ты ознакомился с отчетом по обороне Перми, который он повезет Владимиру Ильичу и ЦК.
Кроме того, он считает, что хотя ты и договорился, но в настоящее время, во избежание возможных эксцессов, настала пора заняться Вяткой как губернией, которая граничит с Пермской.
Как у тебя со временем? Сможешь быть в Казани? Когда?
Депеша.
Все шифром.
Пермь. Сталину. Дзержинскому.
Получил ваше сообщение.
Результатами очень доволен.
По Лашевичу – согласен.
По Вятке – согласен.
Согласен встретиться в Казани.
Буду там проездом в Нижний Новгород 23–24 декабря.
Когда собирается Дзержинский?
Товарищ Андрей действительно очень болен.
Туберкулез. Стадия последняя, неизлечимая.
Действительно большое горе.
Глава 17
Уезжая из Бугульмы, я был спокоен.
Комфронта Каменев был введен в курс дела, и то, что на руках у меня были разработанные Шапошниковым оперативные планы, а за плечами поддержка «двенадцати военных апостолов Революции», как про себя я начал их величать, оказалось очень кстати.
Сергей Сергеевич задал мне минимум вопросов и, переключившись с вопросами на Шапошникова, начал работать. В основном с ним обсудили технические вопросы о применении аэросаней, вооруженных пулеметами, необходимость как можно большего количества саней простых, предназначенных для увеличения мобильности пехотных частей и пулеметов, и вопросы снабжения.
Все шло достаточно хорошо, и я отправился в Нижний Новгород через Казань. В Нижнем мне надо было проинспектировать вновь формируемые части и проверить работы по вводу в строй новых бронепоездов.
С Дзержинским встретились в здании казанской ЧК на Лядской улице. Я приехал прямо с вокзала во второй половине дня. Феликс Эдмундович прибыл в Казань утром.
Поздоровались сдержанно, но достаточно сердечно. Я отметил, что мои пермские этюды и встреча со Сталиным напрасно не прошли. Феликс Эдмундович демонстрировал неподдельное уважение, что не могло не радовать. После того как нас оставили одних, Дзержинский открыл портфель и достал оттуда запечатанный пакет.
– Это для тебя, Лев. Здесь письмо Иосифа к тебе и копия отчета ЧК по Оренбургу и губернии. Ознакомься.
Я вскрыл пакет и достал оттуда письмо Сталина. Отчет доставать не стал. Я был в общих чертах знаком
