создания аэродинамических труб в МГУ, ИМТУ и Кучино и проводившиеся в этих лабораториях исследования послужили фундаментом для развития авиационной науки в России.
В 1918 году студенты и ученики сумели убедить Жуковского обратиться к новым властям с предложением о создании в Советской России комплексного научного центра. Инициатива Николая Егоровича была поддержана руководителем Научно-технического отдела Высшего совета народного хозяйства Николаем Петровичем Горбуновым, и 1 декабря 1918 года Центральный аэрогидродинамический институт (сокращенно – ЦАГИ) начал работу.
Выслушав мои дифирамбы, несколько удивленный моим звонком Жуковский поинтересовался:
– Товарищ Троцкий, чем я могу вам помочь?
– Только вы и можете помочь, Николай Егорович. Потому и звоню вам лично.
Я объяснил Жуковскому ситуацию и сказал о том, что Красной армии в течение ближайшего месяца необходимы аэросани, вооруженные пулеметами.
– Я знаю, Николай Егорович, – говорил я Жуковскому, – что зимой 1915/16 года в автомобильном отделе Всероссийского земского союза, которым руководил профессор Бриллинг, при участии инженеров Кузина и Архангельского разработали и построили в мастерских партию аэросаней. Часть из них вооружили пулеметами. Вот такие мне и нужны. Штук двадцать-тридцать.
Николай Егорович подумал некоторое время, потом согласился мне помочь. Мы договорились о том, что он предоставляет технических специалистов, а я обеспечиваю производственную базу.
Через день после моего звонка при Совете военной промышленности была создана Комиссия по организации постройки аэросаней (КОМПАС).
Научным руководителем ее стал Жуковский. В состав КОМПАС вошли ученые и инженеры-конструкторы ЦАГИ и из созданного в ноябре 1918 года Научно-исследовательского автомоторного института – НАМИ. Возглавил КОМПАС профессор МВТУ Бриллинг. Состав комиссии был следующий:
Н. Р. Бриллинг – председатель Комиссии;
Е. А. Чудаков – секретарь Комиссии и заведующий административной частью;
А. А. Архангельский – заведующий отделом снабжения;
А. С. Кузин – заведующий металлической частью;
Д. К. Карельских – заведующий конструкторской частью;
Б. С. Стечкин – заведующий винтомоторной группой;
Заведующим производством на Сормовском заводе был назначен инженер Н.Н. Михеев.
Кроме того, в помощь Михееву, для ускорения производственного процесса, я направил механика Можаева, которого сопровождали десять латышских стрелков и один чекист. Они получили строжайший приказ подготовить к боевым действиям двадцать аэросаней.
В течение месяца. Любыми средствами.
Также мною были даны распоряжения по срочной доставке авиационных моторов и всех необходимых для производства материалов.
Как выяснилось чуть позже, сделали пятнадцать аэросаней. Еще семь были найдены и доставлены в Нижний Новгород в течение двух-трех недель.
Приехав на завод, я сначала посетил цеха, в которых собирались бронепоезда и броневики, где выступил на митингах перед рабочими. После этого я направился к мастерским, в которых собирали аэросани.
Подъехав к мастерским, я был удивлен, что меня встречает лично Николай Егорович Жуковский. От неожиданности я вначале даже несколько растерялся. Жуковскому шел восьмой десяток лет. Я совершенно не ожидал увидеть его здесь.
Мы поздоровались с профессором. Я справился о его здоровье и попросил называть меня по имени- отчеству.
– Николай Егорович, я не думал, что вы приедете лично. В вашем возрасте лучше не подвергать себя риску в таких поездках.
– Я не мог не приехать, товарищ Троцкий. Это первое и очень важное задание для ЦАГИ от правительства. Поэтому оно не может не вызывать сильного волнения и чувства ответственности за полученное задание. У нас готовы семнадцать штук. Еще пять будут готовы в течение двух-трех дней. Все остальные инженеры проводят последнюю проверку перед главным испытанием. Пойдемте смотреть аэросани, Лев Давидович.
Жуковский указал мне направление, и мы, пройдя через мастерские, вышли на небольшой полигон, на котором и стояли аэросани. Их было двадцать две штуки. Семнадцать были готовы полностью. Еще на пяти не было вооружения. Их вывезли на полигон для ходовых испытаний.
Когда мы с Николаем Егоровичем и сопровождающими подошли к саням, нам навстречу вышли все инженеры, механики и экипажи. Николай Егорович представил мне подошедших инженеров, очень похвалил сормовского инженера Михеева и особенно выделил моего механика Можаева, без помощи которого, по словам Жуковского, они бы не успели в срок. После этого мы начали приемку аэросаней.
Все сделанные машины показали себя прекрасно и были полностью готовы к боевому применению. Николай Егорович с гордостью и большим удовольствием рассказал мне о том, как они тут работали, с каким энтузиазмом и энергией инженеры ЦАГИ взялись за выполнение поставленной задачи.
Я смотрел на этого Великого человека – выдающегося русского ученого и патриота, «отца русской авиации», верного сына России и видел его неподдельное волнение, сильнейшие его переживания и гордость за свое дело.
– Спасибо вам, Николай Егорович, – сказал я.
– Бог с вами, Лев Давидович, мне-то за что? Благодарите инженеров. Это их работа.
– Обязательно поблагодарю, Николай Егорович. Вам я хочу сказать отдельное, огромное спасибо за то, что вы есть. Уж простите за такую формулировку. За все нужное и невероятно важное, что вы сделали и продолжаете делать для России. Примите от меня, Николай Егорович, низкий поклон. Спасибо вам.
Я прижал руку к сердцу и поклонился Жуковскому. Я знал, что через три года он умрет, и пообещал про себя сделать все возможное для того, чтобы это произошло как можно позже.
Николай Егорович был явно растроган. Его очень сильно взволновали слова, сказанные мной. Жуковский даже несколько смутился:
– Что вы, право, Лев Давидович? Я не заслужил таких слов.
Потом я поблагодарил всех инженеров, механиков, экипажи аэросаней и отдал необходимые распоряжения о транспортировке готовых саней в Бугульму.
Мы еще некоторое время пообщались с Николаем Егоровичем. Выяснилось, что нам необходимо обсудить множество важных вопросов, касающихся авиации. Напоследок он клятвенно пообещал мне, что оставшиеся семь аэросаней максимум через неделю будут отправлены в Бугульму. После этого, договорившись о будущей встрече, мы расстались с Жуковским. Мне необходимо было ехать в Нижегородский Совет.
Я приехал в здание Нижегородского Совета уже после обеда. Решил несколько вопросов. Выступил на заседании. После того как заседание закончилось, ко мне подошел Сергей Александрович Акимов, который был комиссаром по банковским делам в Нижнем Новгороде. Он представил мне вновь назначенного начальника губфинотдела Ефима Марковича Канторовича. Мы некоторое время обсуждали вопросы упразднения казначейства и обязательного введения строгой бухгалтерской отчетности. Потом Акимов кого-то увидел и отошел от нас. Мы же с Канторовичем начали обсуждать вопросы введения налогов целевого характера. Меня очень заинтересовал этот вопрос. Я как-то не удосужился в свое время уделить вопросам бухгалтерии времен Гражданской войны должного внимания. Сейчас начальник Нижегородского губфинотдела фактически прочел мне лекцию по этим вопросам. Потом мы обсудили введение пятипроцентного сбора с торговли предметами личного потребления и домашнего обихода; единовременного сбора на обеспечение семей красноармейцев; сбора в «фонд детского питания». После этого Ефим Маркович заговорил о чрезвычайном революционном налоге. Здесь были сплошные проблемы.
12 ноября распоряжением Отдела финансов Нижгубисполкома были образованы уездные и городские комиссии по чрезвычайному революционному налогу. Служившие многие годы по строгим канонам профессии, податные инспекторы требовали полного согласования раскладки налога со статьями закона. В результате большинство раскладок возвращалось в места для доработки. Измученные войной и
