графа, вытянули головы в надежде увидеть содержимое. И увидели – пачки денег, перетянутые тесьмой.
– Знатный саквояжик, – сдержанно заметил Огонь-Догановский.
– О да, – усмехнулся «Луговской». – Вы абсолютно правы. Кстати, – он полез в саквояж и вынул четыре толстые пачки, – получите. И вы тоже, – Сева вынул из саквояжа такие же четыре пачки сотенных и протянул Плейшнеру. – Ваша доля.
– Четыре тысячи! – воскликнул Иван Яковлевич. – Почти шестьдесят семь процентов за три дня!
– Да, почти шестьдесят семь процентов за три дня, – спокойно ответил Долгоруков. – Вы довольны?
– Еще бы! – заулыбался Плейшнер. – Не то слово!
– Я рад за вас. А вы? – обратился он к Огонь-Догановскому.
– У меня нет слов, – с легким поклоном ответил Алексей Васильевич.
– Теперь с вами, граф…
«Луговской» высыпал содержимое саквояжа на стол. Получилась внушительная гора денег.
«Тысяч шестьдесят, не меньше», – прикинул в уме Плейшнер, с трудом отводя взгляд от денег. А они, проклятущие, манили. Пленяли взор, притягивали! Навевали разные мысли о том, что можно было бы на них купить и как потратить…
– Ваша доля, – произнес Сева и пододвинул в сторону сидящего в кресле Давыдовского примерно половину всего, что было на столе. – Тридцать пять тысяч рублей. Будете пересчитывать?
– Ну что вы, Сергей Васильевич, – с укоризной произнес «граф» и посмотрел на саквояж: – Вы позволите?
– Разумеется, – ответил Сева.
Давыдовский взял саквояж и небрежно смахнул в него со стола пачки купюр.
– Благодарю вас.
– Не за что, – улыбнулся «графу» Сева. И сложил оставшиеся пачки денег в ящик стола.
– Ну что, господа, шампанского?
– С удовольствием, но у меня еще имеются неотложные дела, – сказал «граф». – Когда у нас следующий, так сказать… заход?
«Надворный советник» мельком глянул на Огонь-Догановского и Плейшнера. Как будто несколько опасался их присутствия. Отвечать «графу» он медлил.
«Значит, это дельце не разовое? – мелькнуло в голове у Плейшнера. – И Луговской этим промышляет постоянно?»
– Вы не ответили мне, Сергей Васильевич, – напомнил Давыдовский «надворному советнику» о своем вопросе.
– Следующий заход начнется послезавтра, – наконец, произнес Сева.
– И сколько следует внести?
– Не менее двухсот тысяч…
В это время за дверьми послышался шум, и в кабинет буквально ворвался подгулявший купчик. И ежели от Давыдовского за версту разило аристократизмом, то от купчика – спиртным.
– Наше вам! – поздоровался скопом со всеми присутствующими Африканыч. – Сергей Васильевич, я к вам. Перво-наперво, поклон вам и благодарствие за прошлый раз. Двести процентов прибыли! За неделю! Да такого барышу нам, купцам, и не снилось никогда. Мы ведь как: там урвем немного, тут цену малость накинем… Коли процентов пятнадцать прибытку получим – так уж и рады. А тут… Ошалеешь от таких деньжищ!
Купец слегка покачнулся, полез в карман, достал из него какую-то бумаженцию с гербом и печатями и положил на стол, для убедительности громко припечатав ее ладонью.
– Вот!
– Что это, братец? – слегка поморщился от бесцеремонности нового гостя «надворный советник».
– Это депозитный билет, – произнес купчик, после чего гордо обвел присутствующих мутноватым взглядом подвыпившего мужчины. – На двести тыщ!
Тишина, повисшая в кабинете, и главное, билет в двести тысяч рублей – по сути, бумажка, но какая! – тотчас извинили как беспардонность купца, так и сивушный дух, от него исходивший. Человека, вот так запросто и даже весело отдающего в руки другого человека двести тысяч рублей, следовало уважать. Как и другого человека, принявшего такую сумму. Это значило одно: человеку, в руки которого передавались такие деньги, причем без всякого залога, безусловно, можно было доверять…
– Послезавтра я принесу вам деньги, – нарушил молчание «граф», довольно пристально наблюдавший за сценой с подвыпившим купцом и, очевидно, сделавший нужные выводы. – К какому часу надлежит к вам явиться?
– К полудню, – ответил Долгоруков.
– Тогда… разрешите откланяться?
– Да, благодарю вас.
– Это я вас благодарю, – улыбнулся «граф» и со значением похлопал по пузатому боку саквояжа.
Когда Давыдовский ушел, снова повисла тишина.
– Так что, я в доле? – весело спросил Африканыч, который в последнее время столь приноровился играть разнокалиберных купцов, что даже более походил на торговое сословие, чем настоящие купцы.
– В доле, – ответил «надворный советник», пряча депозитный билет в ящик стола.
– Так, значит, я пошел? А то небось в «Славянском базаре» меня уж заждались… Гуляю я, видите ли.
– Да уж вижу, – усмехнулся «надворный советник». – Ступайте с миром.
– А когда, стало быть, за деньгами явиться? – задал самый важный вопрос подгулявший купец.
– Вам сообщат, не беспокойтесь, – ответил «Луговской».
– А я и не беспокоюсь, – хохотнул купец и, сделав ручкой Огонь-Догановскому и Плейшнеру, покинул кабинет.
– Уф, – выдохнул «надворный советник», словно с уходом купчика у него свалился камень с плеч. – Итак, господа, шампанского? Отметим ваш успех парой бутылочек «Вдовы»?
– Прошу прощения, Сергей Васильевич, – вышел из глубокого раздумья Плейшнер. – А позвольте узнать, вы что, затеваете новую игру на бирже?
Огонь-Догановский метнул быстрый взгляд на Плейшнера, затем перевел взгляд на Долгорукова. Всеволод Аркадьевич, хоть и ждал подобный вопрос, но казался несколько смущенным.
«Это игра, или Сева и правда смущен»? – подумалось Алексею Васильевичу. Додумать он не успел, поскольку Долгоруков просто ответил:
– Да, Иван Яковлевич, на Петербургской бирже затевается очень крупная игра… Так что, я велю принести шампанского?
– А мне… нам нельзя принять в ней некоторое участие?
Это был момент, которого ждали все. И вышедший из кабинета Ленчик, теперь плотно прижавший ухо к кабинетной двери. И «граф» Давыдовский, в настоящее время курящий сигару в дальних комнатах особняка, что было явлением редчайшим и означало крайнее его волнение. И выряженный богатым купчиком Африканыч, сидящий напротив «графа» в глубоком кресле и бросающий тревожные взгляды то на дверь, то на курящего Давыдовского. И старейший из бывших «валетов» Алексей Васильевич Огонь-Догановский, который, услышав вопрос Плейшнера, внутренне содрогнулся и подобрался, как это бывает с гончими псами, когда они уже видят настигаемую добычу. И, конечно же, Всеволод Аркадьевич Долгоруков, главный охотник, загонщик, ежели, конечно, так можно обозначить его роль в разыгрываемом представлении, «акте втором»…
– Простите, что вы сказали? – будто бы не понял вопроса Сева.
– Нам с Алексеем Васильевичем, – Плейшнер незаметно сглотнул, – можно будет принять участие в вашей новой игре?
– Иначе, вы хотите войти в долю?
– Да, – не совсем уверенно ответил Плейшнер.
Эта неуверенность не ускользнула от взора Долгорукова. Он посмотрел на Огонь-Догановского, словно
