— А ты что, уже начальник? — огрызнулась Наташа. Липатов полез в «Жигули» без лишних разговоров. Ему в спину уперся неприязненный взгляд Ирины Сергеевны.
— Ну а мы что? — спросила она Алексея.
— Сережку не хочется тащить. Если мы их с Александрой завезем, то я к вам присоединюсь.
— До ближайшего метро, — робко сказала Саша. — Но вот вещи…
— Вещи прибудут со мной, — заверил ее Алексей.
— Тогда все складывается, — отозвалась Марина. — Ирина Сергеевна, как?
— Ключи возьми, Марина. Помнишь мой «Пассат»?
— Конечно!
Марина тоже пошла на стоянку. Леонидов провожал глазами отъезжающие машины, ожидая «Пассат» Серебряковой. Почему Ирина Сергеевна до сих пор не поменяла машину? Ей это по средствам. И на «Саабе» покойного мужа не ездит.
Наконец, транспорт был подан.
— Давай, залезай в середину, — подтолкнул он жену и подхватил сумки, чтобы запихнуть их в багажник.
— Я к окошку, — заканючил Сережка.
Серебрякова молча открыла переднюю дверцу.
— Ну, теперь уже точно все, — сказала она. -Поехали, Марина.
Машина тронулась. Они были последними и сторожиха пошла запирать ворота. Алексей почувствовал, что когда кирпичные дома скрылись из вида, стало так легко! Словно гора с плеч! Ну, вот и отдохнули! Приезжали по морозцу, а теперь на улице вновь изморось. Марина протянула руку и включила печку и магнитолу. Серебрякова не возражала.
Они молчали. Алексей сам не заметил, как, привалившись к Сашиному плечу, задремал.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА, ИЛИ ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Коммерческий директор фирмы «Алексер» Павел Петрович Сергеев лежал в гробу, одетый в свой самый дорогой и красивый костюм. У ворот кладбища стояла его дорогая, красивая машина, на которой привезла родню Сергеева дорогая и красивая женщина, при жизни бывшая его официальной любовницей. Все эти ценные вещи, включая двухкомнатную квартиру улучшенной планировки в престижном районе столицы, он оставлял здесь, на земле, в наследство своим многочисленным, переминающимся от нетерпения у гроба родственникам. За исключением, конечно, костюма. И женщины, которая отошла в наследство одному из его сотрудников. Павел Петрович выглядел великолепно, как, впрочем, и всегда. То есть, при жизни. Над лицом покойного тщательно поработал гример, рана на виске была замазана, волосы уложены волосок к волоску. Он был очень хорош собой, Павел Петрович Сергеев. При жизни, разумеется. Да и сейчас хорош, учитывая оставленное наследство. Мало кто из родственников догадывался о его огромных долгах.
Народу на кладбище приехало много. Во-первых, родственники покойного, во-вторых, сослуживцы. Не было только единственной женщины, которая его по-настоящему любила. Женщина эта решила последовать за Павлом Петровичем в могилу. Жаль, что он не успел этого оценить. Многочисленные же любовницы, пользовавшиеся при жизни коммерческого директора его красивым и щедрым телом, на кладбище явиться не соизволили. А, может, им просто помешали ревнивые влиятельные мужья.
Нора выглядела великолепно. Алексей заметил, что ей вообще идет траур. Как бы не вошла во вкус черная вдова. Нора строила глазки Манцеву, а тот сиял, несмотря на то, что его цветущий вид был здесь и в данном случае неуместен.
Коллеги во главе с Ириной Сергеевной Серебряковой заметно припоздали. И винить их в этом было никак нельзя.
Серебрякова плакала искренне. Она, пожалуй, была самым несчастным здесь человеком. Кончалась целая эпоха ее жизни. Эпоха, в которой всем управляли люди, расставленные на ключевых постах еще покойным мужем. Великим и могучим А. А. Серебряковым. Прикормленные, прирученные и запуганные им. Люди, которые помнили, как все начиналось, и пребывали в уверенности в том, что они своими руками создали это дело и создали не зря. Эту мысль внушил им Серебряков. А он внушать умел.
Ирина Сергеевна оставалась совсем одна, со своими большими деньгами и вечным страхом за то, что делает вещи, которые совсем не обучена делать. Со своим неумение принимать важные решения. И брать на себя ответственность. Если кого Алексею и было жалко, так это ее. Он дождался, когда гроб с Пашиным телом опустили в глубокую яму, и подошел к Серебряковой.
— Пойдемте, я вас до машины доведу. Вам, видно, совсем худо.
— Да, мне худо, Леша.
Она впервые назвала его так. И пошла прочь от свежей могилы, тяжело опираясь на его руку.
— Рад бы вам помочь, но…
— Я знаю. Я тебе только сейчас и верю.
— Что ж теперь будет с вашей фирмой?
— Что было, то и будет. Странно, я стремилась все делать честно. Платить налоги, торговать, честно распределять прибыль… Но это не есть залог успеха. А что? Люди? Так, где взять людей?
— Может, новых найдете?
— А ты уверен, что они будут лучше, чем старые?
— Не уверен. Вместо одних Сергеевых и Ивановых приходят другие. С другими именами. Да, жаль мне ваш «Алексер».
— Кому верить, кому верить? — как заговоренная забормотала она. И вдруг посмотрела на него другими, просветлевшими вдруг глазами. — А, может…, — и неуверенно остановилась.
— Что может?
— Я тебе верю, Леша. Если тебе так жаль мою фирму, принимай дела.
— Какие дела? — опешил он.
— Пашины. Пост коммерческого директора. Решай кадровый вопрос.
— Да вы смеетесь?! Я же мент!
— Ты человек. Что у тебя, образования нет? Самое нужное, юридическое. Валера Иванов с грузчиков начинал. Не важно, что человек заканчивал, важно, как он будет относиться к своей работе. Надо будет — получишься. Ты умный человек, девочек моих тебе жалко, не все же у нас такие плохие. Вспомни Марину Лазаревич, Наташу, Елизавету. Юлия Николаевна тебе с финансами поможет. Зарплату положу хорошую, не обижу. Да что я говорю… Разве ты захочешь в это дело лезть?
«Ты сразу-то не отказывайся…» — вспомнил он Калачева. И машинально дотронулся до кармана куртки, куда засунул его визитку. Вот оно что! Обговаривала, значит, с Ильей Петровичем. А тот не против. Но какой из него, Леонидова, управленец?
— Я даже боюсь подумать.
— Что, страшно?
— Да не то страшно. Боюсь, я буду не лучше. С чего начинать? С людей? И что мне делать? Уволить их всех?
— А ты их пойми.
— Ну, уж нет! Извините, Ирина Сергеевна, но…
— Все ясно, — и ее взгляд потух. — Значит, отказываешься?
— Да. Я не могу. Извините.
— Не за что извиняться.
Они уже были за воротами кладбища. Ирина Сергеевна подошла к машине, спросила:
— Домой тебя отвезти?
— Если не возражаете, я пешком.
Ему было неловко. Отчего он испытывает к этой женщине искреннюю симпатию? Оттого, что она так
