опирающимися на поддержку соотечественников.
Минометы местного населения, целые пулеметные взводы, мины нажимного действия и «коктейль Молотова» были еще в отдаленном будущем, когда французские солдаты в пробковых шлемах завоевывали свою долю Экваториальной Африки и Мадагаскар. Но грубо отлитые свинцовые пули старинных мушкетов, отравленные колья и желтую лихорадку они отведали полной мерой, однако все же, несмотря на это, пронесли свой трехцветный флаг в те отдаленные места.
Уверенность французского народа в достоинствах их великолепной армии была поколеблена в 1894 году известным «делом Дрейфуса». Этот прискорбный случай имел все атрибуты плохо написанной шпионской мелодрамы: невиновный герой, капитан Альфред Дрейфус (еврей по происхождению), безнравственные злодеи (и все, главным образом, у кормила власти), сфальсифицированное обвинение, специально подобранный состав военно-полевого суда, сабля, сломанная над головой невиновного перед строем, ссылка на остров Дьявола, пересмотр дела, помилование и полное оправдание – таковы вехи этого скандального «дела». Сутью же всех страстей был отказ военной клики – консервативной, роялистской и религиозной – признать свою вину и восстановить справедливость в отношении облыжно обвиненного человека. Попытки военных сохранить честь мундира (даже ценой подделки «вещественных доказательств») и последовавшие за этим разоблачения, разделившие весь народ Франции на два лагеря, во многом способствовали падению престижа высшего командования и армии в целом.
Однако злоключения несчастного капитана сослужили определенную службу тем, что привлекли внимание к одному обстоятельству – столь почитаемый офицерский корпус громадной (500 000 в мирное время) армии едва ли представляет народ республики как таковой. Подобное осознание, в век усиления республиканцев левого толка, произвело сенсацию и вызвало чувство изрядной горечи.
Вследствие всего этого армия подверглась суровой критике, тогда как в то же самое время новое и деятельное поколение, значительная часть которого ориентировалась на левых (и потому антимилитаристски настроенных) лидеров, больше думало о делах бизнеса и мировой торговле, чем о возврате Эльзаса и Лотарингии. Армия 1905 года пребывала в депрессии, но ей предстояло испытать значительный взлет духа в результате прихода новой генерации молодых штабных офицеров.
Первая мировая война
Громадная армия, которую Франция готовила для возобновления былых споров с Германией, первоначально предназначалась для обороны. При том численном неравенстве сил (растущем год от года), которые противники могли вывести на поля сражений, французское Верховное командование никогда не осмеливалось планировать ничего другого, кроме обороны. В соответствии с этим была построена громадная система крепостей, опирающаяся на Бельфор, Верден, Эпиналь и Туль. Система эта не была сплошной – планы армейцев предусматривали удары по флангам немецких сил сквозь промежутки в ней.
Но оборонительная концепция не была в почете у военных новой школы. Они изучали работы Наполеона и пришли к выводу, что секрет его успеха заключался в акценте на наступление. Знали они также и то, что в большинстве случаев вооруженные силы той стороны, по которой наносится удар, внутренне готовы к поражению еще до первого настоящего боевого соприкосновения с противником. Поэтому они разработали теорию, согласно которой, если удар наносится с необходимой стремительностью и необходимыми по численности силами, успех его обеспечен. Французские штыки, французский героизм и французский натиск непременно сокрушат германские орды.
Тактика пехоты была кардинально пересмотрена, и лозунгом стал призыв «Атака! Атака! Только атака». «…Французская армия, потеснив былые традиции, не признает больше при проведении войсковых операций никакого другого закона, кроме наступления», – констатировал временный устав 1912–1913 годов.
Те, кто еще помнил позиционную войну при осаде Порт-Артура или напоминал о смертоносных маузерах и «Максимах» в период Англо-бурской войны, клеймились как ретрограды (одной из этих заблудших душ оказался и Анри Петен). Полевые укрепления и траншеи, с их точки зрения, должны были уйти в прошлое, тогда как пулеметы были слишком тяжелыми, чтобы их можно было использовать во время наступления. Атаке должен был предшествовать ураганный огонь маневренных 75-миллиметровок, которые были достаточно легкими, чтобы следовать за наступающей пехотой. Но тогда как французская корпусная артиллерия насчитывала только 120 стволов – все 75-миллиметровки, – то в германском корпусе имелось 160 стволов, некоторые из которых имели калибр 105 мм и даже 150 мм.
Германский план Шлифена заключался в пребывании на месте левого (немецкого) фланга и наступлении силами значительно более мощного правого фланга через Бельгию и затем вдоль побережья. Французы, допуская возможность германского наступления через территорию Бельгии, считали все же, что оно будет осуществлено незначительными силами. Им не хотелось снижать высокий боевой дух регулярных войсковых дивизий, разбавляя их резервистами. Они тем самым предполагали (и ошибались), что и немцы не сделают этого, ибо у них не хватит сил, чтобы обеспечить и мощный охват справа, и оборонительные действия центра и левого фланга.
План Шлифена
Несмотря на все «таланты», процветавшие во французском Генеральном штабе, зависть и интриги, в которые было вовлечено французское Верховное командование, поставили Вторую республику почти на грань краха. Вице-президентом Высшего военного совета, то есть человеком, который должен был принять на себя верховное главнокомандование в военное время, был генерал Мишель. Он предвидел действия Германии в случае войны (никакие масштабные планы, заблаговременно разработанные, не могут оставаться тайной) и совершенно справедливо полагал, что немцы мобилизуют и введут в действие свои резервные войска наряду с находящимися уже под ружьем дивизиями. На самом же деле французы обладали немецким мобилизационным планом от октября 1913 года, который ясно обрисовывал их намерения. Однако планы Мишеля по противодействию германскому нашествию шли вразрез с принятой доктриной Генерального штаба. Поэтому его смещение было предрешено, и после некоторых политиканских интриг на его место был назначен некто Жозеф Жоффр (выбранный, предположительно, потому, что им можно было «манипулировать»), человек, никогда не командовавший армией и почти не знавший штабной работы. Генеральный штаб был столь уверен в правильности своих военных планов еще и потому, что некие бумаги, долженствующие изображать немецкий план концентрации сил и демонстрирующие, что резервисты
Пехотинец и драгун, 1914 год
Итак, позабыв про изобретение сэра Хайрема Максима и его последователей, французы приняли к действию известный «план № 17», который предусматривал решительное наступление против неприятеля из района Арденн почти до швейцарской границы. Главный удар, согласно этому плану, должен был быть нанесен по Лотарингии. Именно здесь в первые же дни войны французские силы, достигавшие почти трети общей численности армии, стремительно двигались навстречу огню германской артиллерии и пулеметов. Юные выпускники военной академии Сен-Сир в парадной форме шли в едином строю с облаченными в голубые мундиры пуалю (а их красные панталоны представляли собой великолепную мишень), яростно атакуя противника, только для того, чтобы тысячами быть скошенными пулеметными очередями. Потери немцев также были высокими, но тупое постоянство массированных атак французов против неприятеля, искусно использовавшего укрытия и сосредоточенный огонь артиллерии и пулеметов, стоило неслыханных ранее потерь.
Отдавая должное «папе» Жоффру, следует сказать, что приказы «только вперед!» были быстро пересмотрены и изменены, но нанесенный войскам урон возместить было трудно. Когда раздались первые выстрелы начавшейся войны, общая численность французской армии составляла около 1 300 000 человек. За пять недель приграничных боев и сражения на Марне потери достигли 600 000 человек – почти половины! Приблизительно две трети офицеров, участвовавших в боях, были убиты или ранены. Столь высока была цена тактики: атака, атака, только атака…
Французский солдат перешел к окопной войне и постарался обосноваться в траншеях, как дома, насколько это было возможно в обстоятельствах порой совершенно ужасных. С течением времени система траншей стала более продуманной, более оборудованной и даже роскошной – по меркам зимы 1914 года, когда солдаты стояли днями в траншеях, по колено в грязи, крови и снеговой каше. С другой стороны, эти «удовольствия» окопной жизни несколько портило применение немцами минометов, гранат, гранатометов, а
