— Интересное оружие, но насчет понравилось — вряд ли: я едва не погиб.
— До совершенства огненному копью далеко, но это все же лучше, чем расстреливать карпиду из луков: бурдюку и тысячи зажигательных стрел может оказаться мало. Или как раньше: рубили ему шкуру секирами, опутывали лапы, накрывали сетями, кололи длинными рогатинами и прижигали раны смоляными факелами. А теперь один удачный удар — и тварь прекращает бой. А знаете, что самое забавное? Никто не хотел брать это новое оружие — все привыкли воевать по старинке, и новшества, да еще из рук еретиков, не принимали. Я тогда был грозой запада — младший сын, не имеющий прав на наследство, зато имеющий отряд лучших наемников в мире. Триста сорок пять бойцов нас было против орды — дни мрака… глубокий рейд погани. Город спасти могли лишь мы. Наниматель на коленях стоял, суля горы серебра, лишь бы мы не испугались — не покинули их на смерть. Зря уговаривал — мы были не из тех, кто нарушает слово. Нас боялись за буйство хмельное, за кровь на руках, за дочерей горожан, которых мы бесчестили по пьяни. Но, кроме нас, никто не мог их защитить. И мы защитили — отбили первый приступ. Погань зализывала раны, готовясь идти опять. Днем меня нашел иридианин и сказал, что наш наниматель ему отказал и он без его ведома предлагает нам новое оружие против карпиды. Денег не просил — просто хотел спасти город. Нас оставалось семьдесят шесть на ногах — второй приступ отбить этого не хватало. Я был пьян и меланхоличен. Мне было все равно — убить этого еретика или попробовать его огненные копья в деле. Решил все же попробовать. Когда карпида снес баррикаду, поставленную в проломе после первого приступа, он замешкался — тогда погань еще не знала про новое оружие и позволяла себе не торопиться. Я вбил наконечник меж костяных пластин. Пламенем опалило волосы, но я не отступил — с хохотом смотрел, как перепуганная тварь пятится назад, жалостливо подвывая. А потом она застряла в проломе, и мы вбили в нее все копья, что дал нам еретик. Лишь одно сохранили — для важного дела. Она горела всю ночь, освещая спины отступающих детей тьмы и демов. И днем она продолжала гореть — весь город провоняла. Жаль, наниматель наш этого не видел — мы посадили его на последнее копье, будто на кол, до самого бойка. Он тоже сильно вонял, когда горел. И до того, как загорелся, тоже вонял — засмердел от страха еще до посадки на кол: мы припомнили ему всех наших, сложивших головы из-за того, что не было у них этих замечательных копий. Я потерял друзей, товарищей, брата и побратима. Ушел оттуда вместе с иридианином, и со мной шестеро друзей. С тех пор много чего произошло — из них лишь брат Аршубиус уцелел. От рождения у него было другое имя, но он взял себе это — за старое могут четвертовать в дюжине королевств. Много за ним такого осталось, что не забывается с годами… да и за мной тоже… Простите, Дан, заговорился я.
— Ничего — слушать было интересно. К тому же сам спросил.
— Да, теперь, надеюсь, вы понимаете, почему я стал иридианином.
— Понимаю — крестились огненным копьем…
— Можно сказать и так. Мне пришлось стать другим и от многого отказаться, но я ни разу еще об этом не пожалел. И пока жив, сделаю все, чтобы вещей, подобных такому копью, и лучших, чем оно, становилось больше и больше: если мы не можем победить старым оружием, то надо придумать новое. Мы не только работать умеем — мы еще умеем сохранять знания и преумножать их. Знания — вот в чем наша сила, а не в бесполезных мечах. Не за догмы нас церковь проклинает, а за знания, которые эти догмы опровергают.
— Знание — сила, — улыбнулся я, вспоминая Здравствуйте.
Епископу он бы понравился.
На ночевку свернули к реке — озер или ручьев впереди не обнаружилось, а без воды никуда. Разведчики заранее выбрали удобное место: крутой изгиб реки, окружающий площадку ровного луга почти со всех сторон. Твари не очень ладили с водой, особенно с текучей — идти через нее в атаку не любят (именно поэтому, видимо, граница погани обычно проходит по рекам — легче оборонять). Так что главного удара следовало ожидать с перешейка шириной шагов в сто — там поставили повозки в два ряда, а сам лагерь окружили в один ряд.
Дров здесь не было, но до темноты успели натаскать из леса и насобирать по берегу коряг, так что хватило и на приготовление горячей пищи, и на просто «посидеть у костра».
Наворачивая пшенную кашу, я, задумчиво уставившись на огонь, краем глаза поглядывал на Зеленого, а краем уха прислушивался к отдаленным звукам. Попугай, трезвый как стеклышко, с видом паиньки поклевывал рассыпанный для него овес, не проявляя ни малейших признаков беспокойства. Органы слуха тоже не улавливали ничего угрожающего.
Похоже, погани в ближних окрестностях нет.
Интересно — что сейчас происходит в районе городка?
Арисат, присев рядом, жуя ту же кашу, проявил способность к телепатии, прочитав мою мысль:
— Интересно, что сейчас у Талля — они ведь наверняка опять к стенам пришли повыть, а нас нет. То-то удивятся…
— Бегут они сюда со всех ног, — буркнул я. — След за нами хороший — потерять невозможно. Быстро догонят — они ведь без телег тихоходных…
— Сэр Дан, догнать мало — надо ведь еще и побить нас. А не смогут: мало их. Только гадостей и наделают. А как рассветет, придется им убираться. Да только куда — вряд ли рядом есть убежище, а если и есть, то старое, и о нем еще знать надо. А мы при свете легко их нагоним — слабеют они сильно от солнца. Нет, если в них хоть кроха разума осталась, не тронут они нас сейчас. Догнать могут легко — мы медленно идем; а вот нападать опасно. Будут искать на пути убежище и возле него западню устраивать. Да только ночью мы не станем ехать — зубы обломают, но лагеря не возьмут.
— Ты думаешь, бурдюка остановят телеги?
— Не остановят, да только копий у нас огненных хватает — ими остановим. Изб и сараев нет — ничто мешать не будет: окружим его и утыкаем всего. Полягут многие, но тут уж ничего не поделать…
— Арисат, у иридиан в обозе баллиста есть. На повозке стоит с тетивой натянутой. Зарядить ее недолго, а стреляет горшком с тем же зельем, что в огненном копье. Думаю, на ночь стоит ее на дежурство определить — попробовать против бурдюка.
— Нет, не будет толку. Шкура у него не горит — надо глубокую рану нанести, чтобы вытекающая кровь пыхнула. Горшком кожу не пробить — она у него крепкая и упругая.
— Жаль…
— Ага. Но все равно попробовать можно. Испугаем хоть — огня они боятся.
Спать пришлось в кольчуге, наручах и боевых сапогах (у иридиан они действительно оказались удобнее) — лишь шлем снял. Мне еще хорошо, а вот таким, как Тук, в броне, не очень. Горбун, правда, не жалуется — храпит на весь лагерь. Интересно — а как он чешется теперь? Или его блохи не кусают по соображениям брезгливости? Меня вот злобно заели — будто я здесь самый вкусный. Вокруг столько животных, а они на людей лезут… вампиры бессовестные.
А ночью приснился странный сон или даже множество снов. Вот я совсем маленький, в окружении огромных людей — младенец или около того. Рядом река или озеро, под оползающим берегом темнеет нора или промоина, и я почему-то ее боюсь. Вот я, такой же мелкий, разглядываю ствол дерева — красных мелких жуков, шныряющих в складках коры. А потом, будто кадр сменили, скачу во весь опор на гнедой лошади, с замиранием сердца вижу, как уходит назад земля, будто ее отбрасывают копыта. И опять лошадь, только теперь вороная, и опять я верхом, только нет уже легкости — закованы в железо и конь, и всадник, а навстречу надвигается стена таких же всадников. И я знаю, что это враги, — подаюсь вперед, уверенно опуская копье.
И так всю ночь — яркие картины чужого детства и лошади во всех видах и вариантах.
И во рту даже во сне отвратительно: его ведь ни разу в жизни не чистили полноценно — нечем.
«Продолжение отчета добровольца номер девять. День восьмой. Продолжаю предпринимать безуспешные попытки натереть мозоли на нижней части спины. В отместку лошади начали преследовать даже ночью. Дорогой Иван, не мог бы ты взорвать парочку сверхновых, чтобы прислать мне зубную щетку и тюбик пасты? Понимаю, что затраты высоки, но щетку можешь взять самую дешевую, а пасту на
