Стоя на пороге спальни, она начинает вынимать из волос шпильки, лицо вполоборота, голос ее не слушается, дыхание учащенное.
Хенрик. Почему вдруг такая спешка с Петрусом? Бедняга, он ведь никому не мешает.
Анна. Я не обещала, что он здесь останется навсегда. Я не обещала заменить ему мать. Ты должен поговорить с фру Юханссон.
Хенрик. Разумеется. (
Анна (
Хенрик. Не злись, пожалуйста, Анна.
Анна. Я не злюсь. С чего бы мне злиться?
Хенрик (
Анна. Мне и здесь хорошо.
Хенрик. Я поговорю с фру Юханссон.
Анна. Немедленно. Завтра.
Хенрик. Как можно скорее.
Анна. Я пыталась полюбить этого беднягу, но у меня ничего не выходит. Он как собака.
Хенрик. Ты ведь любишь собак.
Анна (
Хенрик. Да, он нам чужой.
Анна. Чужой. И хорошо бы побыстрее покончить с этим делом.
Хенрик. Слез, конечно, не оберешься. Бедный малыш.
Анна. У нас, между прочим, свой будет.
Хенрик (
Анна. Он беспрестанно толкается и буянит.
Хенрик. Она. Это девочка.
Анна. Петрус… Он смотрит на меня своими собачьими глазами, а я злюсь, а потом злюсь на себя, потому что нельзя испытывать отвращения к детям.
Хенрик (
Анна. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Хенрик (
Анна (
Хенрик (
Анна (
Она задувает свечу. Лунный свет. Петрус Фарг неподвижно стоит в холле. На нем длинная ночная рубашка с красной каймой и носки.
Утром — ледяное безветрие и туман. Падает редкий снежок. В пасторской усадьбе неутомимая Мейан лежит в постели, у нее высокая температура и лающий кашель, горло обвязано чулком, лицо красное, глаза блестят. Миа, которая спит с ней в одной кровати валетом, тоже простужена, но тем не менее сейчас за кухонным столом занимается приготовлением обеда. (Вообще, в пасторской усадьбе завтракают в половине восьмого кашей, яйцами и бутербродами. В час дня подают какой-нибудь горячий напиток, бутерброд и второе блюдо, это с полным правом называется обедом. Ужин в пять часов, он состоит из двух блюд. Перед сном — чай или молоко и хрустящий хлебец с сыром.) Итак, Миа готовит обед — делает бутерброды с жиром и колбасой, накрывает на стол. Дворник принес дрова и укладывает их в дровяной ларь. Анна с Петрусом несут по корзинке лучины для непомерно жадных кафельных печей. Даг уже сидит в своем стульчике и сосет сухарь, он хнычет и шмыгает носом.
Анна (
Миа. Сопливится-то точно.
Анна. Как дела, Миа?
Миа. Мейан стало хуже. Кашляет так, что кровать трясется. Не очень-то выспишься.
Анна. Перебирайся наверх, к Петрусу и Дагу. Мы поставим там раскладушку.
Миа. Лишь бы Мейан поправилась.
Анна. Ей надо горячее питье и потеплее укутаться.
Анна наполняет чашку горячей водой и эмсеровской солью и идет к Мейан, та мигает своими красными глазами, губы пересохли, лающий кашель.
Мейан. Мне уже получше, думаю, к обеду встану.
Анна. Выпей вот это и ни в коем случае не вставай.
Мейан. Но мне может понадобиться в уборную.
Анна. Придется в ведро, ничего не поделаешь.
Мейан. Вот ужас-то.
Анна. Могло быть хуже. У нас тепло, еда есть и керосин еще остался. Ну-ка, посмотрим, какая у тебя температура. Тридцать девять, немного упала. Увидишь, через несколько дней будешь на ногах.
Мейан (
Анна. Нет у тебя никакой чахотки, Мейан. Уверяю.
Мейан. Вы, фру, ведь были сестрой милосердия. Стало быть, знаете.
Анна. Вот именно. Ложись, я принесу тебе микстуру от кашля.
Анна выходит на кухню и закрывает дверь в комнату для прислуги. Мейан кашляет. Миа стоит в пальто и сапогах.
Анна. Куда это ты собралась?
Миа. На почту. Пастор ждет газету.
Анна. В такой мороз, простуженная?
Миа. Возьму финские санки, дорога расчищена.
Анна. Пойду застелю постели. Обедать будем через час, ты успеешь вернуться?
Миа. Само собой.