— Понял...
Тагиев перещелкнул тумблером.
— Отправляйте Четвертого, «Старт», — приказал он.
— «Гранату-четыре», — тут же раздалось в динамике. — Вам взлет.
— Понял, — пробасил динамик. — Разрешили. Взлетаю.
Тагиев был спокоен. Сама атмосфера аэродрома стала такой, какой она должна быть. Аэродром жил — значит, все шло, как надо, и будет идти именно так — как надо.
Волной докатился рев моторов, задрожал на высокой ноте и стал стихать, удаляясь.
— Я «Гранат-четыре». Взлет произвел. Шасси убрано. Иду в наборе.
— Четвертому — задание.
— «Вымпел-шесть», я «Вышка-один». Полоса свободна. Посадку разрешаю...
— Ну, майор... — Генерал потер отросшую за ночь щетину. — Я — на вертолетную площадку. Предупредите, скажем... ну, Пятьдесят третьего — пойду с ним. Будем надеяться, что число «53» — счастливое.
Он звучно шлепнул ладонью по зеленоватому стеклу планшета, заставив вздрогнуть планшетистов.
— Командуй, майор! Удачи всем нам!
...Замигали фары «ила».
— До-во-рот пра-во де-сять. По-шли.
Ил-28 и Ту-16 слаженно чуть накренились и, закончив поворот, так же слаженно одновременно выровнялись. Теперь они так и пойдут до самой посадки, до победы или поражения, вместе, связанные невидимой, но неразрывной, крепчайшей нитью.
— При-го-то-вить-ся по-сад-ке с хо-ду. Ша-сси.
— Поплыли, славяне, — негромко сказал Кучеров. — Поезд прибывает на конечную станцию. Шасси на выпуск!
— Готов.
— Закрылки двадцать пять градусов! — И тут же Кучеров увидел, как поползли выпускаемые закрылки Ил-28. Точно дозированными движениями он помалу оттягивал назад сектор газа, удерживая Ту-16 точно на своем месте — чуть правее и позади «ила»-поводыря.
— Закрылки двадцать пять... — доложил тихо Савченко.
— Выпустить шасси.
— Есть...
Глухо перестукнули створки ниш шасси, машина вздрогнула.
— Шасси выпущено.
— Вижу... — Па доске вспыхнули зеленые сигнализаторы. И слева, под Ил-28, повисли выставленные «ноги». Да, такое зрелище увидишь раз в жизни — будто сам на себя смотришь.
— Двести... Сто семьдесят... — вновь забубнил высоту Машков.
226
— Следи за ним, — сипло бросил Кучеров. — Мне некогда.
— Ага, — кивнул Савченко, не сводя взгляда с «ила». Он видел то и дело оглядывавшегося пилота лидера. Черный силуэт головы в выпуклом фонаре — Царев смотрит вперед; серый — это Царев оглянулся. Вот она, авиация. Страшный риск, в котором спасение. И один, ни перед чем не останавливаясь, рискует ради другого.
— Командир, у него пошли закрылки, — быстро доложил Савченко.
— Есть... Давай!
— Та-ак... Командир, закрылки полностью — тридцать пять.
— Чую... — Ty-16 словно подвспухает под руками Кучерова.
«Ил» качнулся влево.
— Командир?
— Вижу, вижу.
Царев, оглядываясь, коротко отмахивает рукой, насколько позволяет ему фонарь: «За мной!» Кучеров, широко кивнув, осторожнейше, подскальзывая на крыло, доворачивал за «илом».
— Сто пятьдесят... — Голос Машкова абсолютно ровен, эмоции в нем начисто вытравлены.
А она была уже где-то рядом — опасная и спасительная земля, ведущая их по невидимой дороге к себе, в свой дом.
...— Осторожно, Девятый! Предельно малые высоты — осторожно! — почти прокричали наушники. — Идете левей полосы, Полсотни третий, — точно в створе! Удерживайте направление, точно держите направление!
Царев нечленораздельно проворчал что-то вроде «Знаю-знаю...» и, качнув послушный «ил», прижался вплотную к кажущемуся в туманной дымке больше, чем он есть, Ту-16. Быстро оглядываясь, командир полка видел светлое пятно повернутого к нему лица капитана Кучерова, хорошего парня Сашки Кучерова, обрамленное черной округлостью шлемофона; командир полка видел мутное пятно лица Савченко справа от Кучерова; видел Машкова, торчащего в самом носу, под хрупким узором переплета остекления. Вот они, его ребятки, — каждый день стоят на построении, разыгрывают друг друга в летной столовой, хохочут над анекдотами, ухитряются, нарушая дисциплинарный устав, быть настоящими офицерами и успевают жениться в перерывах между полетами. Ах, какие же они, его ребятки!.. Он не успел додумать до конца, потому что «ил» угрожающе качнуло на Ту-16, мягко колыхнуло — ветер! Появился ветер — ах, сволочь ветер, где ж ты был раньше! Почему оставил нам этот туман?..
— Влево! Скольжение влево! — выкрикнул, оглушив Царева, штурман, будто Кучеров мог услышать его.
— Тихо, — пробасил Царев. — Тихо мне — я все вижу...
— Сейчас ему пора на выравни... — Штурман досказать не успел — включился оператор наведения:
— Девятый, высота выравнивания. Высота выравнивания для Полсотни третьего!
— Покажи ему руками, — торопливо сказал штурман. — Покажи — он же не знает! И держи «хитрый» газ, чтоб мы успели уйти!
— Ум-гум... — буркнул Царев. Он быстро глянул за борт: земли нет, почему нет земли? Туман редеет — где земля, чтоб оно все пропало?!
Он вскинул кулак вверх: «Внимание!» — и медленно потянул на себя штурвал. Хоть бы самому не гробануться тут — во смеху будет, спасатель несчастный... Ну, Кучеров? Видишь?
Скосив до боли глаза, он, стараясь не поворачивать головы, следил за носом «ту» — и заметил, как вытянутый вперед фонарь штурмана пошел вверх! Кучеров понял! Умница Кучеров, гений Сашка выравнивал корабль, выводя его в угол касания! Царев вдруг хохотнул и, не сдержавшись, ликующе выкрикнул:
— Видал, а? Ну, молодец, родной мой, ну, паршивец!
...— Выравнивание! — быстро сказал Кучеров. — Витька, смотри землю, смотри — она тут.
Кучеров как-то успел заметить, что по стеклам жутко ползут мокрые, липкие капли, дрожат водяные дорожки. Ух, гад-дость...
Машков, решившись, сорвал замок привязных ремней...
...С разлетных площадок, хлопающе свистя винтами, поднимались вертолеты. Ми-8 один за другим отрывались от земли, гоня волнами влажную траву, медленно разворачивались в сиянии включенных фар и, натужно гудя, уходили в рассеивающийся туман — в остатки тумана, увеличивая скорость.
В сером небе набирал высоту Ил-14, везущий молчаливых десантников-спасателей.
На стоянку истребителей зарулил МиГ-23. Завывающе высоко, до звона, взревела турбина — и стихла в длинном свистящем шипении. На стоянку упала тишина, только тонко шумел вращающийся по инерции ротор и вкрадчиво шелестели работяги-гироскопы.
Медленно поднялся прозрачно блеснувший колпак кабины. Летчик глубоко вдохнул сырой, прохладный
