плечо.
— Острая психологическая нужда.
Сет улыбается, чтобы озадачить меня, но здесь ему приходит в голову другая мысль, и он выпрямляется и поворачивается ко мне лицом.
— Послушай, Сонни, я здесь по многим причинам. Этот процесс — он как звезда над Вифлеемом. Своего рода парад планет. Я связан личными мотивами со всеми, кто в нем участвует — Нилом, Хоби, Эдгаром и тобой. То есть я хочу сказать, если ты спрашиваешь об этом, то да, Хоби тут прав. Я много думал о тебе, Сонни. И всегда думаю. Хотя, наверное, от этого отдает приторной сентиментальностью.
Мы добрались до Рубикона. Я вижу и чувствую, как в моих глазах что-то плывет. Сет замечает это. Его бледное лицо становится грустным. Закрыв багажник, он идет к левой передней двери, а я обхожу машину справа.
Половину пути до моего дома мы проезжаем в молчании.
— Скажи что-нибудь, — наконец говорит он мне.
— Сказала бы, если бы могла придумать что.
— Плохо, что я до сих пор сохну по тебе? — спрашивает он.
— Не плохо.
— Это шокирует тебя?
— Возможно. Во всяком случае, удивляет.
— Потому что ты не сохнешь по мне?
— Потому что жизнь продолжается, Сет. Это прошлое. Доисторическое время, когда еще даже не было динозавров. Моя голова занята теми ошибками, которые я сделала уже гораздо позднее.
Домой мы приезжаем вовремя, как раз в тот момент, когда возвращаются Никки с Сэмом. Им остается пройти не более полусотни футов. Я стою на крыльце в зеленой куртке и машу им руками. Заметив меня, они бегом устремляются к крыльцу. Дети рассказывают о пьесе и даже разыгрывают несколько наиболее понравившихся сценок. Они прекрасно запомнили слова. Наверняка дети по пути домой делали то же самое. Затем Сэм целует сестру и меня и хватает велосипед, прикрепленный противоугонным устройством к столбу, на котором висит железная створка ворот. Помахав нам всем, он уезжает. Сет тем временем идет к крыльцу от машины, нагруженный моими покупками. Я опять вспоминаю о его присутствии, и это глубоко тревожит меня. Он сильно постарел, мелькает вдруг мысль. Какая чушь, думаю я в следующую секунду. У него по-прежнему живые, серьезные глаза и широкий лоб, за которым скрывается интенсивно работающий мозг, однако время оставило свой след, огрубив его кожу и забрав большую часть детской непосредственности. Еще десять лет, и лицо его станет одутловатым, а под глазами появятся мешки. Однако это внешние признаки, ощущение груза прожитых лет. Хороший человек Сет. И опять меня посещают мысли о боли, засевшей в его сердце, и волей-неволей хочется упрекнуть себя. Ведь даже сейчас я проявила черствость. В магазине.
— Послушай, Сет. А почему бы тебе не остаться и не подождать, пока я не приготовлю обед из наших покупок?
— Нет-нет, — отвечает он. — Мне нужно еще поработать над статьей.
— Я серьезно. Будет вкусно, обещаю тебе. Наверняка лучше того, чем тебя кормят в отеле.
— Не нужно делать этого из жалости ко мне, Сонни.
— Нет, Сет, нет. Я хочу узнать о тебе. В самом деле. Мы же проходим мимо друг друга. А нам нельзя этого делать. Останься. Расскажи Никки, что такое газета. — Я спускаюсь с крыльца и забираю у него последнюю часть пакетов. — Давай помиримся, Сет.
Он разводит руками. Мир так мир. Ну что ж, прекрасно. Посмотрим, что из этого выйдет.
Обычно, когда гости заходят ко мне в квартиру впервые, у них создается впечатление, что они попали в дом, построенный совсем недавно, в последние годы. Стены и потолки окрашены в белый цвет, и от этого комнаты кажутся более просторными, чем они есть на самом деле. Потолки в прихожей и жилых помещениях поражают высотой. Даже в это сумрачное время года здесь достаточно приятного естественного освещения благодаря высоким и широким окнам. Радуют глаз поблескивающие светлым лаком полы персикового цвета из березовой паркетной плитки. Мебели немного — например, у Чарли была только кушетка, — однако на полках и стенах полно всякой всячины, накопившейся за многие годы. Африканские маски, горшки индейцев, рисунки абстракционистов и представителей других модернистских течений. Улыбаясь, Сет переступает через кубики и разноцветные игрушки, разбросанные по всей гостиной. Ему это хорошо знакомо, говорит он. Вечно под ноги попадает какая-нибудь пластмассовая игрушка или детали от нее, если в доме есть маленький ребенок.
После ухода Сэма Никки вдруг теряет веселость и непосредственность. Ею овладевает робость. Пока я раскладываю по шкафам и полкам купленную провизию, она пугливо прижимается к моему бедру и уже из этой зоны безопасности бросает любопытные взгляды в сторону нашего гостя. У нее немного старомодная прическа — конский хвостик и челка на лбу. Сет обращает внимание на ее глаза — яркие и умные, говорит он, как у ее матери.
— А ты можешь отпустить бороду? — спрашивает Никки.
— Отпустить бороду? — удивляется Сет.
— Чарли всегда с бородой.
— А…
Он становится на колени и позволяет ей погладить бритую щеку. После этого Никки быстро проникается к нему доверием. Сет поднимает ее к верхним полкам, и она ставит банки с компотом в полутемную глубину дубовых шкафчиков. В конце концов это занятие утомляет ее, и она пытается заставить меня поиграть с ней в шахматы.
— Никки, мне нужно готовить обед.
— Давай я помогу тебе, — предлагает Сет, — дай мне какое-нибудь задание.
— Никки, а что, если ты поиграешь в шашки с Сетом?
Сет уговаривает ее. Дескать, он опытный игрок, играющий в шашки еще с пеленок. Он научит ее всяким хитростям. Они раскладывают доску на полу гостиной. Никки легко поддается уговорам. Она разговорчива, полна радостного возбуждения и, подобно всем малышам, настроена только на выигрыш. Я слышу их, когда открываю кран, чтобы набрать воды в кастрюлю.
— Не ходи туда, — советует Сет.
Он показывает ей свои ходы заранее. Даже в этом случае Никки то и дело приходится брать ходы назад, прежде чем ей удается обыграть Сета. Затем они играют в топл. Побеждает тот, кто построит пирамиду из большего количества пластмассовых кубов.
— Знаешь что? — спрашивает она. — У меня зашатался зуб.
— Не может быть. Так рано?
— На, попробуй. Вот этот. Видишь, он шатается?
— Возможно.
Я выхожу из кухни, чтобы предупредить Сета взглядом. Мы с Никки повторяем это упражнение каждый вечер. Тот, кому шесть лет, хочет казаться семилетним, а пятидесятилетний хочет сбросить десять лет. Мы вечно недовольны своим возрастом.
— А рядом? — говорит Никки. — Попробуй этот.
Сет опять терпит неудачу.
— Нет! — визжит Никки и бросается на пол.
Она катается по нему. Как щенок, стуча руками и ногами, и подкатывается к Сету, который берет ее на руки. Она хватает его за обе щеки, как когда-то делала с Чарли.
Я возвращаюсь на кухню, стараясь не пускать в себя чувство тревоги. Моя маленькая дочь, робкая и всегда недоверчивая и настороженная ко всем незнакомым людям, мгновенно дает себя развеселить взрослому мужчине и ведет себя с ним так непринужденно, будто знает его с пеленок. Когда я вхожу в гостиную объявить, что обед готов, то вижу, что Никки усадила Сета к камину и поет ему песни из рождественского утренника. Вместо забытых слов она мычит мелодию. Сет бурно аплодирует.
— Обед. Обед. Всем умываться.
В ванной, сидя на унитазе, Никки спрашивает:
— А мальчикам нужно подтираться?
