Несовершенный человек. Случайность эволюции мозга и ее последствия.

ею обладать?

Далее неясность. В предложении «Сегодня на улице тепло» нет однозначной границы между тем, что считать теплом, а что не считать теплом. Это 21 градус, или 20, 19, 18? Я могу продолжать сбрасывать градусы, только где мы проведем границу? Или возьмем такое слово, как «куча». Сколько камней надо набросать, чтобы получилась куча? Философы любят развлекаться следующей головоломкой, известной как парадокс кучи:

Очевидно, что один камень не образует кучи. Если одного камня недостаточно, чтобы счесть его кучей, тогда недостаточно и двух, поскольку добавление одного не превращает его в кучу. А если два камня не делают кучи, три камня тоже не будут – и так по логике можно продолжать до бесконечности. Проделаем то же самое в обратном направлении: человек с 10000 волосинок безусловно не лысый. Аналогично, вырвав один волос у нелысого человека, мы не сделаем его лысым. Так, мужчина с 9999 волосинками не может считаться лысым, то же самое касается и человека с 9998. Следуя этой логике до ее крайности, волосок за волоском, мы в конечном счете не сможем назвать «лысым» человека без единой волосинки.

Если бы пограничные условия в отношении слов были точнее, никому не пришло бы в голову развлекаться подобными умозаключениями (заведомо нелогичными).

Вдобавок к сложности – нельзя отрицать, что языки как-никак со временем меняются. Санскрит породил хинди и урду; из латыни возникли французский, итальянский, испанский и каталонский. Западногерманские языки дали голландский, немецкий, идиш, фризский. Английский, соединяющий англосаксонскую односложность (Halt! – Стоп!) с греко-латинской многосложностью (Abrogate all locomotion! – Прекратить движение!) – приемный ребенок французского и западногерманских, немного деревенский, немного рок-н-ролльный.

Даже когда такие институты, как Французская академия, пытаются формировать языковые нормы, язык остается неуправляемым. Академия силится избавить французский язык от таких слов английского происхождения, как гамбургер, драгстор, уик-энд, стриптиз, пуловер, ти-шот, чуингам, кавергерл, – без малейшего успеха. Вместе со стремительным развитием популярных новых технологий – таких как iPod, подкасты, сотовые телефоны, DVD – мир нуждается в новых словах каждый день.[36]

Большинство из нас редко замечают нестабильность и неопределенность языка, даже когда наши слова и предложения неточны, поскольку мы можем дешифровать язык, домысливая то, что нам говорит грамматика, нашим знанием мира. Но сам факт, что мы можем полагаться на нечто отличное от языка – например, общие представления – не оправдание. Когда я «знаю, что вы имеете в виду», даже если вы не говорили этого, язык демонстрирует свою несостоятельность. И когда языки в целом проявляют одни и те же проблемы, это отражает не только историю культуры, но и внутренние процессы, происходящие среди людей, которые осваивают и используют их.

Некоторые из этих фактов, касающихся языка человека, известны по крайней мере два тысячелетия. Платон, например, в своем диалоге «Кратил» выражал обеспокоенность, что «утонченный модный язык современности исказил, затуманил и полностью изменил первоначальное значение слов». Желая хотя бы чуть большей систематичности, он предлагал, чтобы «слова по возможности напоминали то, что они обозначают… Если бы мы могли всегда или почти всегда использовать подобие, что в высшей степени уместно, это было бы лучшим состоянием языка».

Со времен мистика XII столетия Хильдегарды Бингенской, если не раньше, некоторые отважные люди пытались как-то решить эту проблему и создать более разумный язык с нуля. Одна из наиболее отважных попыток была предпринята английским математиком Джоном Уилкинсом (1614-1672), который обратился к идее Платона о систематизации слов. Почему, например, кошки, тигры, львы, леопарды, ягуары и пантеры называются по-разному при их очевидном сходстве? В своей работе 1668 года «Эссе о языке подлинного характера и философии» Уилкинс взялся создать систематический «неслучайный» лексикон, доказывая, что слова должны отражать отношения между вещами. В процессе работы он составил таблицу из 40 основных понятий – от количественных, таких как величина, пространство, мера, до качественных, таких как привычка и болезнь, после чего разделил и многократно подразделил каждое понятие. Слово de относилось к элементам (земля, воздух, огонь и вода), слово deb – к огню, первому (по схеме Уилкинса) из элементов, deba – к части огня, а именно к пламени, deba – к искре и т.д., таким образом, каждое слово было тщательно (и предсказуемо) структурировано.

Большинство языков не страдает озабоченностью таким порядком, новые слова появляются в языках без всяких правил. В результате, когда мы, говорящие на английском, видим редкое слово, скажем оцелот, мы никак не можем угадать его значение. Это кошка? Или птица? А может быть, маленький океан? Если мы не говорим на языке науатль (семейство языков Северной Мексики, включая ацтекский), мы и понятия не имеем, от какого слова оно происходит. Там, где Уилкинс обещал систематизацию, у нас есть только этимология, история происхождения слова. Оцелот, кстати, это дикая кошка, название которой происходит из Северной Мексики; южнее родилось слово «пума» – кошка из Перу. Слово «ягуар» родом из языка племен Тупи из Бразилии. Между тем слова «леопард», «тигр» и «пантера» появились в Древней Греции. С точки зрения ребенка, каждое слово – это новый вызов. Даже для взрослых слова, которые встречаются редко, трудно запомнить.

В числе попыток усовершенствовать язык лишь одна привела к какому-то результату – это эсперанто, созданный Людовиком Лазарем Заменгофом, родившимся 15 декабря 1859 года. Подобно Науму Хомскому, отцу современной лингвистики, Заменгоф был сыном специалиста по ивриту. К подростковому возрасту маленький Людовик освоил французский, немецкий, польский, русский, иврит, идиш, латынь и греческий. Движимый любовью к языкам и верой в то, что универсальный язык способен смягчить многие социальные болезни, Заменгоф поставил своей целью создать такой язык, который легко и быстро смог бы освоить любой человек.

Saluton! Cu vi parolas Esperanton? Mia nomo estas Gary.
[Привет! Вы говорите на эсперанто? Меня зовут Гари].

Несмотря на все усилия Заменгофа, эсперанто используется сегодня (с разной степенью владения) всего миллионом людей, одной десятой процента всего населения мира. Что делает один язык более предпочтительным по сравнению с другим – по большей части вопрос политики, денег и влияния. Французский, бывший когда-то наиболее распространенным на Западе, был вытеснен английским не потому, что английский в чем-то лучше, а потому что Британия и Соединенные Штаты стали более мощными и влиятельными, чем Франция. Как сказал преподаватель идиша Макс Вайнрайх: «А shprakh iz a dialect mitan armey un aflot» – «Язык – это диалект, у которого есть армия и флот».

При отсутствии государственных вложений в эсперанто, вероятно, не удивительно, что он не вытеснил английский (или французский, испанский, немецкий, китайский, японский, хинди или арабский и т.д.) как наиболее широко распространенный язык в мире. Но тем не менее поучительно сравнить его с человеческими языками, которые возникли естественным образом. В некоторых отношениях эсперанто – это воплощенная мечта. В то время как в немецком языке, например, существуют десятки способов образования множественного числа, в эсперанто – всего один. Всякий человек, изучающий язык, вздохнет с облегчением.

Тем не менее эсперанто обзавелся и собственными проблемами. Из-за жестких правил относительно ударения (всегда на предпоследнем слоге), нет возможности понять, состоит ли слово senteme из sent +em+e («чувство» + «склонность к» + окончание придаточного) или из sen+tem+e («без» +«тема» + окончание придаточного). К примеру, предложение La professor senteme parolis dum du horoj может означать как «Профессор выступал с чувством в течение двух часов», так и (ужас!)