— Я тоже совсем не представляю, как ведутся дела,— призналась она.— Как к ним приступают?
— Да я и сам пока не знаю,— сказал, смеясь, Монтэгю.
— А хотели бы вы быть протеже моего мужа? —спросила она.
Это предложение выглядело несколько неожиданным, но он ответил с улыбкой:
— Я бы не возражал. Но что бы он стал со мной делать?
— Ну, уж этого я не знаю. Он в деловых кругах может сделать все, что захочет; если бы я попросила, он бы вас научил, как стать богатым.— И тут же миссис Уинни быстро добавила: — Нет, я серьезно — он в самом деле это может.
— Ничуть не сомневаюсь,— ответил Монтэгю.
— А главное,— продолжала она,— не стесняйтесь пользоваться теми возможностями, которые вам представляются. Вы сами увидите, что в Нью-Йорке ничего не добиться, если не идти напролом и не захватывать все, что можешь. А иначе люди станут пользоваться вами для своей выгоды.
— До сих пор все были очень добры ко мне,— сказал он,— но когда я возьмусь задела, я постараюсь забронировать свое сердце.
Миссис Уинни сидела некоторое время задумавшись.
— Все эти дела мне кажутся просто ужасными,— сказала она,— столько труда и беспокойства! Почему люди не могут обходиться без них?
— Существуют счета, которые необходимо оплачивать,— ответил Монтэгю.
— И все это наш ужасный, расточительный образ жизни! — воскликнула молодая женщина.— Иногда я думаю, что лучше бы у меня вовсе не было денег.
— Вам бы очень скоро надоело такое положение,— сказал он.— Вы бы, вероятно, скучали по этому дому.
— Нисколько,— с живостью возразила миссис Уинни.— Поверьте, я говорю правду, меня совсем не беспокоят такие вещи. Мне бы хотелось жить самой обыкновенной жизнью, без всех этих забот и ответственности. И, право же, в один прекрасный день я так и сделаю, поселюсь где-нибудь подальше от города, на маленькой ферме, буду там разводить кур, сажать овощи и цветы, сама за ними буду ухаживать, поливать. Все будет славно и просто...— Но тут она прервала сама себя, воскликнув: — Вы надо мной смеетесь!
— Вовсе нет,— сказал Монтэгю,— но я невольно вспомнил о газетных репортерах...
— Ну вот видите,— проговорила она,— из-за этих газетных репортеров нельзя даже и помечтать о чем-нибудь прекрасном или попытаться предпринять что-нибудь разумное!
Если бы Монтэгю видел впервые миссис Уинни Дюваль, ее стремление к простой жизни несомненно произвело бы на него определенное впечатление; он бы счел это серьезным знамением времени. Но — увы! —за это время он успел убедиться, что у этой очаровательной хозяйки дома было больше всяких взбалмошных фантазий и причуд, чем у всех, кого ему приходилось до сих пор встречать. Миссис Уинни курила папиросы, специально сделанные по ее заказу, и когда она их вам предлагала, вы видели на них герб старинного герцогского рода Монморанси. А если вам случалось получить от миссис Уинни письмо, на конверте неизменно' красовались трехцентовые марки, так как фиолетовый цвет был ее любимым, а марки в два цента были вульгарного красного цвета! Поэтому можно было не сомневаться, что если бы она занялась разведением кур, то цыплят для этого ей привезли бы из Китая или из Патагонии, а курятники были бы копией тех, которые она видела во владениях замка Монморанси.
Но миссис Уинни была красивой женщиной и хорошей собеседницей, поэтому Монтэгю выслушивал ее пасторальные фантазии с почтительным сочувствием.
Потом она стала рассказывать ему о миссис Кэролайн Смит, которая созвала своих друзей на собрание в одном из столичных отелей, и они основали общество призрения бездомных кошек под названием «Приют для малюток». И тут же миссис Уинни перешла к вопросам психиатрических изысканий и рассказала, как была приглашена на сеанс материализации духа, на котором присутствовали профессора и какие-то дамы в очках. Миссис Уинни была новичком в таких вещах и волновалась, как ребенок, который только что нашел ключ от шкафа с вареньем.
— Я просто не знала, смеяться мне или трепетать от страха. А что вы об этом думаете? — спросила она.
— Для этого надо, чтобы я с вашей любезной помощью составил себе обо всем этом какое-то представление,— сказал Монтэгю смеясь.
— Ну так слушайте: сначала все сели вокруг стола и... Нет, вы не представляете себе, как жутко, когда стол начинает прыгать по комнате! А потом послышался стук— и так странно было смотреть на людей, которые в самом деле верят, что с ними говорят духи. Меня стал мороз по коже подирать. А потом эта женщина, мадам... не помню ее имени, стала впадать в транс!.. После сеанса я беседовала с одним из присутствовавших, и он рассказал мне о том, как ночью к нему явился его отец и сообщил, что он утонул в море. Слыхали вы когда-нибудь о таких вещах?
— В нашей семье тоже существует такое предание,— сказал Монтэгю.
— Да, наверное, такие вещи бывают в каждой семье,— проговорила миссис Уинни,— но, боже мой, какое это тревожное чувство, я всю ночь не сомкнула глаз, все ждала, что увижу своего отца. Он, знаете ли, страдал астмой, и вот мне все казалось, что я слышу его дыхание.
Они встали я, продолжая разговор, направились к зимнему саду. Миссис Уинни взглянула на рыцаря в доспехах.
— Мне даже стало казаться, что ко мне может явиться дух этого рыцаря,— сказала она.— Я, пожалуй, не буду больше ходить на эти сеансы. Моему мужу сообщили, что я обещала им денежную поддержку, и он пришел в ярость: он очень боится как бы это не попало в газеты.
Монтэгю едва сдерживал смех, представляя себе, какая беспокойная жизнь должна быть у этого аристократического банкира, который приходит в ярость от одной мысли, что его жена попадет в газеты со своими затеями!
Миссис Уинни включила в фонтане свет и, усевшись на край бассейна, стала рассматривать рыбок.
Монтэгю ожидал, что сейчас она его спросит, существуют ли духи. Но обошлось без этого, и беседа приняла другое направление.
— Я расспрашивала об этом доктора Пэрри. Вы с ним знакомы? — спросила она.
Доктор Пэрри был священником церкви св. Цецилии на Пятой авеню; эта церковь считалась самой «фешенебельной» в столице, и ее посещало большинство знакомых Монтэгю.
— Я еще не провел в городе ни одного воскресенья,— отвечал он,— но Элис с ним познакомилась.
— Мы как-нибудь поедем туда вместе,— сказала миссис Уинни.— Так вот, относительно духов...
— Да, что же вам сказал доктор Пэрри?
— Ему как будто неловко было говорить о них,— смеясь, ответила миссис Уинни,— он сказал, что это может завести на опасный путь. Ах, я и забыла, ведь я спрашивала об этом и моего Суоми, и его это ничуть не смутило. Они все привыкли к духам; знаете, они верят, что души людей после смерти возвращаются на землю. Я думаю, что я не испугалась бы его духа,— у него такие прекрасные глаза. Он дал мне книгу индусских легенд, там есть дивный рассказ о молодой принцессе, которая полюбила без взаимности и умерла с горя; ее душа переселилась в тигрицу; а ночью она пришла к костру, у которого спал ее возлюбленный, и унесла его в страну теней. Это очень страшная история, и когда я читала ее, мне отчетливо представилась ужасная тигрица, пробирающаяся в тени кустов; я отчетливо различала при свете костра блестящие полосы на ее шкуре и горящие зеленые глаза. Помните стихотворение, которое мы учили в школе:
Представить себе тигрицу в зимнем саду миссис Уинни было не так легко, разве только в иносказательном смысле. Да, в душе человеческой дремлют необузданные, дикие существа, иногда они вдруг зашевелятся, грозно рыча и потягиваясь, и тогда человек вздрагивает и у него леденеет кровь.
На миссис Уинни было платье из легкой, падающей мягкими складками ткани, отделанное красными
