лишь при условии, что те, кто отзовется о нем положительно, вступят тоже.
Младший брат на минуту задумался.
— Кажется, ты обедаешь сегодня с майором Винэблом? — спросил он. И когда брат ответил утвердительно, Оливер продолжал: — Ну вот и проси его. Майор Винэбл уже сорок лет как стал капиталистом; если тебе удастся его залучить, можешь быть спокоен: дело верное.
Монтэгю пользовался особой симпатией майора Винэбла — возможно, почтенный джентльмен любил поболтать с человеком, для которого его анекдоты еще были новинкой. Он поддержал кандидатуру Монтэгю в «Клубе миллионеров», где сам был завсегдатаем и куда пригласил сегодня молодого человека, чтобы познакомить его с другими членами. Прощаясь с братом, Монтэгю обещал обсудить свой план с майором.
«Клуб миллионеров» был самым фешенебельным из городских клубов, куда сказочно богатые люди допускали только равных себе. Он помещался у самого парка, в великолепном беломраморном дворце, обошедшемся в миллион долларов. Увидав здесь майора, Монтэгю почувствовал, что только теперь узнал его по-настоящему. Майор был всегда и везде бесподобен, но здесь он превращался в edition de luxe [16] самого себя. Это была его штаб-квартира— он круглый год держал тут в своем личном пользовании несколько комнат, и самая атмосфера клуба и вся его обстановка составляли как бы часть его самого.
Монтэгю показалось, что за несколько дней лицо майора еще больше покраснело, а синие жилки на нем еще резче обозначились; или, может быть, это просто так представлялось по контрасту с крахмальным пластроном старого джентльмена, особенно ярко сверкавшем при ослепительном вечернем освещении? Майор встретил его в величественном, площадью в пятьдесят квадратных футов, холле из сплошного нумидийского мрамора, с золотым потолком и широкой бронзовой лестницей, которая вела на галерею второго этажа. Майор извинился за свою прихрамывающую походку и бархатные ночные туфли — его снова одолевает эта проклятая подагра. Однако, знакомя своего приятеля с другими миллионерами, он бодро ковылял по залу и тут же за их спиной рассказывал о них всякие грязные истории.
Майор был типичный старый аристократ «голубой крови». Он был воплощенный noblesse oblige [17] с людьми, входившими в заколдованный круг его близких знакомых, но горе тем, кто оказывался вне этого круга. Монтэгю никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь так грубо обращался с прислугой, как это делал майор.
— Эй вы! — кричал он, заметив на столе малейший непорядок.— Как у вас хватило ума подать мне это блюдо в таком виде? Убирайтесь вон и пошлите человека, который умеет прислуживать за столом.— И удивительно, слуги почему-то признавали за ним право так их третировать и с отчаянной поспешностью исполняли его приказания. Монтэгю заметил, что стоило появиться майору, как весь персонал клуба приходил в движение; а тот, едва усевшись за стол, уже начинал командовать:
— Ну-с, два сухих мартини. И чтобы мигом. Ясно? Не копаться с разными там масленками и полоскательницами! Два коктейля в мгновенье ока. Все!
Обед для майора Винэбла был событием чрезвычайной важности — важней всего в жизни. Его молодой приятель скромно уклонился от собственных пожеланий в области меню, он молча сидел и наблюдал, как тот заказывает кушанья. Им подали крошечные устрицы и луковый суп, шотландских куропаток со спаржей, вино из личных запасов майора и наконец салат ромэн. Относительно каждого блюда майор делал особые указания и пересыпал свою беседу замечаниями:
— Это прекрасный густой суп — в луковом супе пропасть питательности. Тут еще осталось. Хотите? А вот бургундское, по-моему, слабовато. Настоящая крепость для бургундского—шестьдесят пять градусов. А херес ниже шестидесяти вообще никуда не годится. Вечно они пережарят птицу. Я знаю только одного повара, который никогда не портит дичь,— это шеф Робби Уоллинга.
Все это, конечно, говорилось вперемежку с комментариями по адресу собравшихся здесь миллионеров.
— Вот Хоукинс — юрист корпорации. Тонкая штучка, но бесчувствен, как труп. Намечают в посланники — очень влиятельный человек. Когда-то был конфиденциальным советником старого Уимена и покупал для него голоса членов городской управы. А тот, что сидит с ним рядом,— это Харрисон, издатель «Стар»; газета солидная, здорового направления, консервативная, Харрисон метит в министры. Малый умнейший— уж он им покажет в Вашингтоне, что значит красноречие. Высокий мужчина, что сейчас вошел, это Кларк — стальной магнат; а вон там стоит Адаме, тоже крупный юрист и известный реформатор — ратует за чистоту нравов и тому подобный вздор. Был негласным представителем нефтяного треста, отправился однажды в Трентон выступать против каких-то нововведений, да и прихватил с собой в чемодане пятьдесят тысяч долларов в чеках треста. Мой приятель пронюхал об этой проделке и вывел его на чистую воду.— Тут майор весело расхохотался, вспоминая ответ знаменитого юриста: «Почем я знал, во что мне здесь обойдется мой завтрак!» — Видите толстяка, который с ним? Это Джимми Фезерстоун, парень, унаследовавший громадное состояние. Бедный Джимми разваливается на части,— заявил майор.— Время от времени он еще ездит на заседания правления. Про него и про Дэна Уотермена рассказывают такое, что волосы дыбом становятся. Однажды на заседании Джимми встал и принялся пространно излагать какую-то свою точку зрения, как вдруг его перебил Уотермен: «Позвольте, мистер Фезерстоун, на прошлом заседании вы говорили совсем противоположное».— «Неужели! — воскликнул Джимми смущенно.— Интересно, как это могло у меня получиться?» — «Хорошо, мистер Фезерстоун, уж раз вы меня спрашиваете, я скажу,— ответил старый Дэн (он ведь свиреп, как дикий кабан, и не терпит на заседаниях ни малейших проволочек).— Суть в том, что прошлый раз вы были еще более пьяны, чем сейчас. Если бы, посещая заседания директоров этой дороги, вы придерживались всегда одного и того же градуса, ваши дела пошли бы куда быстрее».
Тем временем обед значительно продвинулся, и наконец дело дошло до салата ромэн. Лакей подал соусник с заправкой, при виде которой почтенный джентльмен забыл про Джимми Фезерстоуна.
— Зачем вы принесли эту бурду! — вскричал он.— Я не желаю, сейчас же уберите вон и подайте уксусу и прованского масла!
Перепуганный лакей со всех ног бросился за требуемым, а майор продолжал что-то ворчать про себя. В это время за его спиной раздался голос.
— Что это с вами творится сегодня, Винэбл? Чего вы брюзжите?
Майор оглянулся.
— А, это вы старый обжора,— сказал он.— Как поживаете?
«Старый обжора» ответил, что «поживает» прекрасно. Это был плотненький, лицом похожий на мопса, морщинистый человек.
— Мой друг мистер Монтэгю — мистер Симз,— представил майор.
— Очень рад познакомиться с вами, мистер Монтэгю,— сказал мистер Симз, разглядывая Аллена поверх очков.
— Что вы поделывали эти дни? — спросил майор. Тот расплылся в сияющей улыбке и ответил:
— Да ничего особенного. Как всегда, соблазнял жен своих приятелей.
— И кто же последняя жертва?
— Почитайте газеты, узнаете,— расхохотался Симз.— Говорят, за мной установлена тайная слежка.
И, тихонько посмеиваясь, он двинулся дальше. Майор сказал:
— Это Моултби Симз. Слыхали?
— Нет,— ответил Монтэгю.
— Его имя часто попадает в газеты. На днях против него возбудили судебное дело — он, видите ли, не мог уплатить по счету за вино.
— Это член-то «Клуба миллионеров»? — рассмеялся Монтэгю.
— Да. Газеты прямо изощряются в остротах на его счет,— сказал майор.— Он промотал несколько состояний; последним было состояние его матери — что-то около одиннадцати миллионов. В свое время он был парень не промах.
Но тут подоспел уксус, прованское масло, и майор занялся заправкой салата. Это была настоящая церемония, и, наблюдая за ней, Монтэгю немало позабавился. Прежде всего майор поставил перед собой все необходимые составные части этого блюда и критически их оглядел. Затем размешал в столовой ложке уксус с перцем и солью и окропил этой смесью салат. Далее, очень медленно и осторожно, он полил его
