наущению?
Монтэгю вздрогнул.
— Вот их метод борьбы! — взволнованно продолжала миссис Уинни.— Они платят этим мерзавцам, чтобы те их не трогали, а сами сообщают им грязные сплетни о людях, которых желают оскорбить!
— Не может быть! — вскричал Монтэгю.
— Даже очень может! — ответила она.— Мне известно, что это именно так! Мне известно, что Робби Уоллинг заплатил им пятнадцать тысяч долларов за то, чтобы они выпустили какие-то скверные книжонки! Иначе откуда же газета берет все эти сплетни?
— Не знаю,— сказал Монтэгю,— но я никогда не предполагал...
— Да что там! — воскликнула миссис Уинни.— Редакционная почта полна конвертов с синими и золотыми монограммами! Я сама видела, как, сидя в гостях, люди строчат пасквили на хозяйку дома. О, вы и вообразить не можете, до чего доходит человеческая подлость!
— Отчасти могу,— возразил Монтэгю, помолчав.— Потому-то я и хотел уберечь вас от неприятностей.
— Я не желаю, чтобы меня оберегали! — с жаром возразила она.— Я не уступлю им ни на волос. Им надо, чтобы я порвала с вами, но я не сделаю этого, пусть говорят обо мне что угодно!
Монтэгю, нахмурив брови, глядел в огонь.
— Когда я прочел эту заметку,— сказал он медленно,— всего ужаснее была для меня мысль о тех неприятностях, которые она причинит вам. Я подумал, что она может нарушить покой вашего мужа...
— Моего мужа! — как эхо откликнулась миссис Уинни, и в ее голосе он уловил жесткую нотку.— Ну, с ними-то он управится,— сказала она,— это он умеет. Больше уже ничего не будет напечатано, можете быть уверены.
Монтэгю помолчал. Он ожидал не такого ответа и был несколько смущен.
— Если все дело только в этом...— сказал он нерешительно.— Я не знал. Я опасался, что заметка огорчит его по другой причине... что она может послужить поводом для недоразумений между вами и им...
Миссис Уинни долго не отвечала.
— Ах, вы не понимаете,— сказала она наконец.
Не поворачивая головы, он видел ее лежащие на коленях руки. Она нервно шевелила пальцами.
— Вы не понимаете,— повторила она.
Когда она снова заговорила, голос ее прерывался и был чуть слышен.
— Придется мне самой рассказать вам,— прошептала она.— Я давно подозревала, что вы ничего не знаете.
Последовала новая пауза. Она, видимо, делала над собой усилие, ее руки дрожали; и вдруг она быстро заговорила:
— Но мне надо, чтобы вы знали. Я не люблю своего мужа. Нас ничто не связывает. Мои дела вовсе его не касаются.
Монтэгю сидел неподвижно, будто окаменев. Ее откровенность потрясла его. Он чувствовал на себе упорный взгляд миссис Уинни; вдруг жаркая краска залила ее шею и щеки, и ему инстинктивно передалось ее волнение.
— И вы, вы не догадывались...— прошептала она.
Ее голос замер, и снова наступила тишина. Монтэгю не в силах был нарушить молчания,
— Что же вы молчите? — с трудом переводя дыхание, спросила миссис Уинни, и в ее голосе послышалось страдание. Он обернулся и взглянул на нее: руки ее были крепко сжаты, губы болезненно кривились.
Монтэгю был настолько ошеломлен, что не мог произнести ни слова. Грудь миссис Уинни часто вздымалась, на глаза навернулись слезы. Вдруг она опустила голову, закрыла лицо руками и разразилась отчаянным плачем.
— Миссис Уинни,— воскликнул он, вскакивая.
Она продолжала плакать, и все ее тело содрогалось от рыданий.
— Видно, вы не любите меня,—с трудом вымолвила она.
Он стоял дрожа, совершенно растерянный.
— Простите! — прошептал он.— Миссис Уинни, я никак не думал...
— Да, да! — вскричала она сквозь слезы.— Я сама виновата! Ах. как это глупо! Ведь я давно это вижу. Но я все надеялась... я воображала, что, может быть, если вы узнаете...
Слезы душили ее; она плакала от обиды и горя.
Монтэгю растерянно, с отчаянием глядел на нее. Она судорожно ухватилась за ручку кресла, и он положил на ее руку свою.
— Миссис Уинни...— начал он успокаивающе. Но она отдернула руку и спрятала ее.
— Нет, нет! — с ужасом крикнула она.— Не трогайте меня!
Вдруг она подняла глаза и протянула к нему руки.
— Неужели вы не понимаете, что я вас люблю? — воскликнула она.— Вы презираете меня за это, неправда ли? Но что мне делать? Я все-таки скажу. Только это мне и осталось. Я давно полюбила вао! Я думала... я думала — вы так сдержанны, потому что не догадываетесь... Я готова была бросить вызов всему свету — мне было безразлично, что моя любовь замечена, что о ней уже все болтают. Мне казалось, мы будем счастливы, я надеялась, что наконец-то освобожусь... О, вы не представляете себе, как я несчастна, как одинока, как я жажду вырваться отсюда! И я верила, что вы... что, может быть...
Миссис Уинни не могла сдержать рыданий, и голос ее звучал по-детски умоляюще.
— Неужели вы не могли бы меня полюбить? — робко спросила она.
Тон, каким были произнесены эти слова, до глубины души взволновал Монтэгю, но лицо его сделалось еще более строгим.
— Вы презираете меня! Ах, зачем я открылась вам!— воскликнула она.
— Нет, нет, что вы, миссис Уинни! — ответил он.— Как я могу...
— Тогда... но тогда почему же! — прошептала она.-Разве так трудно меня полюбить?
— Очень легко,— сказал он,— но я никогда не позволю себе этого.
Она взглянула на него с мольбой.
— Вы так холодны, так безжалостны! — воскликнула она.
Он ничего не ответил, и она тяжело вздохнула.
— Вы любили когда-нибудь?—спросила она. Монтэгю опустился в кресло и долго молчал.
— Выслушайте меня, миссис Уинни,— проговорил он. наконец.
— Не называйте меня так! — попросила она.— Зовите меня просто Эвелин, пожалуйста!
— Хорошо,—ответил он.— Эвелин, я не хотел огорчать вас; если б я влюбился в вас, я постарался бы никогда не встречаться с вами. Я расскажу вам. Я расскажу вам то, о чем никому еще не рассказывал. И тогда вы поймете.
Несколько секунд он сидел погруженный в тягостное раздумье.
— Однажды,— сказал он,— я был тогда юношей... я полюбил одну девушку... она была цветной. У нас в Новом Орлеане такие случаи не редкость. Цветные живут своим мирком, и мы заботимся о них и об их детях,—там на это глядят просто. Я был очень молод, всего восемнадцати лет, а ей было и того меньше. Но уже тогда мне довелось узнать, что такое женщины и что для них значит любовь. Я видел, как они могут страдать. Потом она умерла в родах, ребенок умер тоже.
Монтэгю произнес последние слова еле слышно; миссис Уинни сидела сложив на коленях руки и устремив на него взгляд.
— Я был около нее, когда она умирала,— продолжал он.— Так все и кончилось. Я до сих пор не забыл этого. Я понял тогда, что поступил дурно, и поклялся, что никогда больше не отвечу на любовь женщины, если не могу посвятить ей всю жизнь. Как видите — я боюсь любви. Я не хочу так ужасно страдать или заставлять страдать других. И когда кто-нибудь говорит со мной, как сейчас говорили вы, былое снова встает в моей памяти — я весь невольно сжимаюсь, и я не знаю, что отвечать.— Он умолк; миссис Уинни подавила вздох.
— Поймите меня,— сказала она дрожащим голосом.— Я не потребую от вас никаких обещаний, меня
