отметили, что я уже успешно успел заняться их хозяйством, я возразил, что это мелочи. После обсуждения рукописи меня не отпустили и оставили до ужина.
Позже Валентина Васильевна пару раз приглашала меня исправить какую–нибудь незначительную поломку, иногда с другом их семьи меня приглашали на обед или ужин. Мы, в общем–то, сдружились с Юркой. Спустя несколько месяцев друг семьи высказал мне, что я веду себя совершенно неадекватно: вожусь только с Юркой и почти не уделяю внимания его матери, а они с Валентиной Васильевной положили на меня глаз, как на вероятного мужа (муж Татьяны погиб в экспедиции два года назад), поскольку ко мне привязался Юрка, а я не противен его матери и, по их мнению, вполне перспективный ученый — против последнего факта не возражал Сергей Борисович. Я понял, зачем был нужен пустяковый ремонт и остальные приглашения. Все это было, с одной стороны, лестно, но с другой — тревожно. В результате положительного выхода в создавшейся ситуации светила прямая ровная дорога в науке, защищенная именем академика, а в случае моего не тактичного отказа все может случиться совсем наоборот. В мои планы как бы не входило жениться на ком–либо, кроме Сары. «А нужна ли мне эта «прямая ровная дорога», если я перспективный и без их участия? — подумал я. — К тому же мне пока никто ничего не предлагал, и нечего дергаться», — и все–таки я стал как можно реже появляться в институте, чтобы не встречаться с Валентиной Васильевной (академик ни разу меня не приглашал), а вскоре я надолго пропал из их поля зрения в очередной экспедиции, во время которой Сергея Борисовича перевели в Москву, и все семейство уехало с ним, кроме младшей дочери, которой надо было оканчивать университет.
Начались семидесятые года XX века. Готовилась большая экспедиция по исследованию закономерностей формирования на огромных просторах Сибири условий среды и морских сообществ, которые существовали в далеком палеозойском времени. В ней должны были участвовать ученые четырех институтов из Новосибирска, Ленинграда и Москвы, которые лучше всех знали химические и минералогические условия образования осадочных пород, особенности животных, которые жили в те далекие времена. Поскольку мои кораллы были одними из главных составляющих донных морских сообществ палеозойских бассейнов всей планеты, а я к тому времени уже неплохо их изучил, меня включили в состав экспедиции. Колымская, а теперь и якутская слава о моих экспедиционных способностях утвердили руководство в этом выборе.
Мне и еще одному сотруднику Института — опытному полевику — поручили составить список необходимого оборудования и продуктов. Недоуменные вопросы вызвали обозначенные в списках два ящика сливочного масла и три мешка муки. Масло, типа того, растает, заплесневеет и т.д. А муки на всякий случай и одного мешка хватит. Я возразил — а как же хлеб печь?
— Какой еще хлеб? — последовал встречный вопрос.
— Обычный хлеб, без всяких примесей. Вкусный и свежий, — с легкой издевкой выдал я.
— Кто это будет делать?
— Ваш покорный слуга.
— Масла–то зачем столько?
— Есть на завтрак с этим хлебом и малосольными хариусами, — добавил я. Такие завтраки при наличии этих компонентов мы практиковали в колымских и чукотских экспедициях.
— Оно все лето без холодильника не протянет, испортится, — посыпались возражения.
Мне надоели эти словопрения, и я заявил: — Хорошо, если мука и масло пропадут, то вы всю их цену запишете на меня. Если же ничего такого не случится, то на меня вообще не пишете никакого «забора».
Стоимость всех продуктов, курева и алкоголя расписывалась поровну на всех участников экспедиции. Кто выходил из курительной и питейной нормы, платил дополнительно. Это называлось «брать под забор». Мое предложение, с точки зрения большинства участников экспедиции, было более чем выгодное. Значительная сумма денег исключалась, как они полагали, из оборота. Мои коллеги ни в коем случае не были шкурниками или скрягами, это был тот случай, когда пустячок, а приятно. Работать нам предстояло почти в заполярье, и сомнений, что мне удастся сохранить масло, не было никаких. По прибытию на место будущей базы, как только мы выгрузили снаряжение и продукты из гидросамолета, я взял лопату, кирку и пошел в лес. Подняв мох и обнаружив искомую мерзлоту, я выдолбил две ямы под размер ящиков со сливочным маслом. Принес ящики, накрыл их палаточной тканью, а сверху мхом. Потом призвал весь народ и сказал: — Масло брать только из одного ящика, пока оно совсем не кончится. Если кто будет ковырять, а не отрезать прямоугольными ломтиками, убью на месте, — добавил шутливо–строго.
Чем меньше открытая поверхность сливочного масла, тем медленнее и меньше оно окисляется. Через три дня я испек первый хлеб и отнес его, еще дымящийся и ароматный, под навес, служивший нам столовой. Сам пошел за полотенцем, чтобы накрыть горячие буханки. Хлеб должен как бы дозреть. Завтра предстоял первый маршрут. Когда я вернулся, четырех булок хлеба и масла в миске как не бывало.
— Вы думаете, при таком аппетите нам оставшихся шести булок хватит на три дня? — торжествуя в душе, вопрошал я.
— А мы завтра устроим в честь прибытия баню и испечем еще хлеб, — последовал незамедлительный ответ.
— Муку и масло на кого записывать будем? — не преминул я возможностью съязвить.
Дружный смех и предложение сходить за маслом и намять еще пару булочек хлеба, пока он не остыл, стали единогласным принятием моего городского условия.
В этой же экспедиции была и Сара. В Академгородке мы смогли вытерпеть друг без друга чуть больше месяца: стали приходить на работу в институт по выходным, ходили на лыжные прогулки, ездили на велосипедах по лесным тропинкам, иногда назначали свидания в городе. Лишь незадолго до выезда в экспедицию мы стали бывать вместе чаще, поскольку мне выделили отдельную комнату в новом общежитии. Наш отряд состоял из двенадцати человек, лагерь разбивали из 8–10 палаток. Мы с Сарой ставили свои палатки на краю лагеря и ночевали, как правило, в ее палатке. В моей палатке всегда были радиостанция, радиоприемник, несколько фотоаппаратов и оружие с комплектом боезапаса. В июле в нее попала молния. Палатка мгновенно вспыхнула, народ кинулся тушить пожар, но раздались многочисленные взрывы, сопровождаемые свистом пуль. Все залегли. Не сгорели лишь фототехника, которая была в добротном кожаном кофре, и радиоприемник «Геолог», имевший специальный корпус, рассчитанный на трудности экспедиционных условий. Я был на рыбалке, и у меня остались только штормовка, сапоги и удочка. На следующую ночь мне приснился сон, в котором со мной приключилась оказия, которые иногда случаются с малыми детьми, в результате чего я оказался измазанным в дерьме с головы до ног. Народ пошутил, что по примете — это к деньгам. Самое невероятное, что именно в этот день была опубликована таблица с выигрышами облигаций по трехпроцентному займу, в которой на мою облигацию выпал выигрыш в пять тысяч рублей, о чем я узнал по приезду в Академгородок. По тем временам это была сумасшедшая сумма, обычному ученому и инженеру надо было вкалывать почти три года и не тратить ни копейки, чтобы получить такие деньги.
Интеллигентное научное окружение приняло нас с Сарой, как это обычно бывает в любом людском сообществе: если вы в ваших отношениях не выходите за рамки, которые устанавливает и принимает это окружение — да будут они на радость вам и окружающим. В профессиональном сообществе такие ситуации вызывают как отторжение, так и восхищение и, безусловно, дают повод для пересудов — иногда нейтральных, иногда завистливых, но в нашем случае не осуждающих и тем более не злобных. Мы снова были круглые сутки неразлучны.
Кстати, о приметах и снах. Я вообще–то почти не верю в эти потусторонности, но факты неумолимая вещь. Так вот еще об одном случае. На обеде в студенческой столовой у меня в тарелке оказались четыре (!!!) лавровых листа: один огромный, два поменьше и один, просто маленькая веточка с кусочком листика. Ни у кого за столом в тарелках не было ни одного листика. Один из сидящих сказал, что если из всей компании только у одного в тарелке окажется лавровый лист, то это к письму. Все развеселились и стали обсуждать, что же это за письма я получу. К окончанию обеда после острых дисскусий все пришли к заключению: я, по меньшей мере, должен получить посылку, денежный перевод и письмо. Что мог означать этот лавровый обрывок никто не мог предположить. Ради потехи мы всей компанией пошли на почту. Я получил… четыре извещения из Магадана: на посылку, денежный перевод, заказное письмо и приглашение на телефонные переговоры, которые должны были состояться… вчера. Вот что означал этот непонятный для нас обрывок лаврового листа. Ну и как тут не верить приметам или снам? Правда, такие
