это в сумме вполне могло указывать на кровь доминантов — элиты правления мирами Содружества.
Но нет. Анализы показали, что не только с домом Сапфира, но и ни с одним из правящих домов у щенка не было ничего общего. И, тем не менее, хитрые грантские мастера отдали камень ему.
Эрцог уже отдал приказ, навести справки об этом Абио…
Приказ бессмысленный. Архивы почти ничего о грантсах не содержали, а отправлять кого-то на Грану… Кого?
Всё было неправильно, не так. Не нужно было отпускать от себя мальчишку!
Однако нарушенное слово привело бы к возобновлению военных действий, чего ему сейчас совершенно не хотелось, учитывая путающегося под ногами Пфайфера. Ум лендслера, нового лорда Михала, не горячее, чем у 'ледяных' лордов. Одно неверное движение вечно истерящего Пфайфера, и войну в этом секторе вообще можно проиграть.
Кроме того, Локьё боялся… нет, не схватки с вашугообразным лендслером. Томаш Михал относился к себе жестоко, ставя себя психически и телесно над гратой, что повышало его шансы на победу. Но схватиться с ним было бы даже забавно. Это была бы схватка школ и традиций. Кровавая, но весьма любопытная.
А вот привязаться к мальчику…
Закон не запрещал привязываться к собственным сыновьям. Они всё равно не смогли бы стать наследниками. Наследника придётся выбирать из племянников всех мастей, такова традиция. Только внуки смогут принять участие в борьбе за титул. Потому, хотя бы одного из семи законных сыновей и одиннадцати официально признанных, но незаконных он мог бы любить. Но не любил. И первый раз испытал вдруг какую-то симпатию к абсолютно чужому щенку. С чего бы это вдруг? Правда, никто раньше не отвечал эрцогу так нахально. Даже равные остерегались хамить в лицо, за спиной, впрочем, вытворяя достаточно… Этот же за спиной не сказал ни слова, за ним наблюдали внимательно. Но наедине… Дурак? Или слишком умный? Мальчишка не переходил невидимой грани, точно поддерживая заданный тон. И в этих разговорах 'на равных' было непривычное обаяние…
Локьё в раздражении швырнул алайский контракт на покрытый свежим слоем силикона подковообразный стол и велел вызвать Бризо.
Тот не промедлил. За более короткое время прибыть с 'Хайора' на 'Леденящий' было просто невозможно. Настроения алаец чувствовал прекрасно. Хитрый, изворотливый мерзавец. Окажись таким же мерзавцем мальчишка-капитан, всё было бы осуществить гораздо проще.
У эрцога заломило виски, и он раздраженно рявкнул на ухмыляющегося Бризо.
Бризо любил, когда кому-то рядом больно. Однако приходилось терпеть его. Содружеству нужен Аннхелл — слишком много времени и ресурсов вложили в эту планету, чтобы оставить её имперцам.
И от непредсказуемого имперского капитана следовало избавиться. Но — как?
Убийство потянет за собой неправомерное натяжение нитей в секторе. Капитан — емкая и тяжёлая фигура. Лучше всего подошло бы что-то аккуратное и без лишних эксцессов. Тюремное заключение, например. Или высылка из сектора. Или — болезнь… Длительная затяжная болезнь, вроде ишчи — 'отнимающей память'…
Бризо что-то говорил, но, видя задумчивость эрцога, замолчал.
— О чём ты там? — нахмурился Локьё, поняв, что не слушает собеседника.
— Сматываться нам, говорю, надо. Дельце-то не выгорело. А денежки я взял.
— Ну и разве не хорошо тебе?
— Хорошо-то хорошо, а пересидеть бы, — хмыкнул Бризо.
Эрцог и так подозревал, кто именно заказал Бризо голову имперского капитана, а теперь его подозрение переросло в уверенность: по данным разведки в сектор Абэсверта возвращались корабли генериса Клэбэ фон Айвина. Значит — фон Айвин… Нет уж, эта имперская свинья капитана 'Ворона' не получит. Это было бы почище, чем перепоручить щенка Бризо, положившись на его 'природные' честность и человеколюбие… Интересно, алайцы вообще понимают как-нибудь слово 'честность'?
— А что, — лениво спросил эрцог. — Клэбэ много заплатил тебе?
Бризо глядел исподлобья, но не отпирался. К гиперосведомлённости Локьё он уже привык.
— Достаточно, — буркнул он, наконец.
— Значит, мы не зря отпустили капитана — он и вправду чего-то стуит.
— Отпустил-то ты, а расплачиваться… — попробовал огрызнуться Бризо.
— Ну-ну… — выжидающе посмотрел на него эрцог.
Но алаец уже сдулся.
— Вот так всегда, — фыркнул Локьё. — Только захочешь тебя наказать примерно, а ты уже в кусты. Что ж, может, это некая разновидность алайского ума, взамен общедоступных его разновидностей… — он помолчал. — Ты полагаешь, что 'Хайор' должен уйти на время? Но давай промоделируем, что может сделать с тобой фон Айвин, учитывая сложившуюся ситуацию: временное перемирие, противостояние с разных сторон условной границы…
— Ты хочешь сказать, что твои корабли защитят бедного алайца? — удивился Бризо.
— Ну, не такого уж бедного, учитывая выплаченные тебе деньги, но защитят. А удрать, если начнутся военные действия, ты всегда успеешь.
Несколько секунд Бризо смотрел на эрцога с сомнением, зрачки его дышали, словно он оценивал что-то более сложное, чем честность привычного партнёра. Потом узкий рот раскрылся.
— Я тронут.
— Что значит 'я тронут'? Что ты имеешь ввиду, безграмотное животное? 'Я тронулся'?
— У нас тоже есть свои понятия о благодарности…
Эрцог приподнял в мнимом удивлении брови.
— Это из какого места у тебя прорезалось вдруг БЛАГОДАРНОСТЬ? Ты хочешь моей безвременной кончины на почве борьбы с социальной сегрегацией?
Бризо набычился, и эрцог понял, что какие-то странные чувства действительно терзают алайца.
— Ну-ка, ну-ка, — сказал он, наклоняясь к столешнице, он и сидя был гораздо выше Бризо, и заглянул в желтые змеиные глаза с вертикальными зрачками. — Что ты этим хотел сказать? За что именно ты мне, якобы, благодарен?
— За то, что не дал убить его, — выдавил Бризо, и его покрытые тонкими чешуйками пальцы задвигались в противоречивых жестах, как будто алаец хотел сразу выразить и расположение и неудовольствие.
— На-адо же, — протянул эрцог. — И чем он тебе понравился? Отвечай! — он свёл брови и перехватил ментальную нить разговора, так что у алайца сдавило горло. — И только попробуй соврать мне!
— Он, — Бризо хватанул воздуха, закашлялся и выдавил через кашель. — Он живой.
— Что значит — 'живой'? — эрцог желал объяснений.
Но Бризо помотал головой и повторил:
— Живой.
— А мы, что? Мертвые..? — начал эрцог раздраженно и замолчал, задумавшись.
Действительно, в религии алайцев человек изначально мёртв. Рождаясь, он из мира живых переходит в земной мир страданий и смерти. Оттого убийство у алайцев считается актом благородным, можно сказать оживляющим. Противоречило бы этому принципу только убийство 'живого'… Похоже, Бризо сомневался в своей оценке имперского капитана до последнего, но слова эрцога о защите 'Хайора' — склонили-таки чашу весов.
— А с чего ты взял, что он — 'живой'? — продолжил допрос эрцог.
— Люди мои говорят. Говорят — он любит.
— Кого, болван?
— Всё любит. Мы любим себя — а он любит всё. Мертвый тоже может любить. Но мёртвый любит зачем-то. Я люблю женщину за удовольствия, которые она мне даст и детей, которых родит. Я люблю тебя за боль, которую ты мне даришь. А он просто любит. Как в сказках. Мои люди волнуются и много болтают.
