Так и потянуло тогда вдарить отца чем-нибудь по голове. Сдержался, дослушал. По ответам понял, что это консультация с врачом. Близкий друг близких друзей. Посторонний, чужой человек оборвал бы эту ахинею.
«До поступления в институт не было никаких последствий, – тем же спокойным тоном продолжал отец. – Нормальный угрюмый мальчик. А на втором курсе начались депрессии. Я сперва ругал его, наказывал за распущенность. Только усилил беду своей строгостью. Потом, конечно, одумался, к медицине кинулся… Но уже требовалась госпитализация, уколы, таблетки. Полгода академического отпуска – и он выбрался из черной ямы. Правда, переложил на меня заботу о своем душевном равновесии. Я слежу за ним, а он прямо сатанеет, стоит только заикнуться о его болезни. Орет: «Я нормальный! Нормальный!»
«Конечно, нормальный», – бормочет Гера, обрывая видение из прошлого.
– Что-что? Вы выходите? – Аккуратная старушка повернулась боком, вжалась в дверь, освобождая проход.
– Нет! – рявкнул Гера. Напугал невинную, и она зашустрила в другой угол вагона от греха подальше.
А Гера отвернулся от всех, прижался лбом к стеклу.
Нестор же ничего этого не знает.
А вдруг кто-нибудь его просветит?
Страшнее всего было в те месяцы, когда маму занесло в Москву.
Какой-то нераскрученный русский банкир влюбился в ее искусство – случайно попал на вернисаж в парижской галерее. Мама его разговорила – это она умеет. И на прямой вопрос: чем он может помочь? – дала прямой ответ: нужна выставка в ЦДХ. Концепция: возвращение художника. То есть все картины и инсталляции – новые, взращенные на родной земле. Полгода жила Вера в студии на Малой Никитской, арендованной банкиром. Без Густава. Писала картины и общалась с Нестором…
Только бы она все не испортила! До самого ее отъезда боялся. Неделю назад только и отпустило.
Приязнь единственного гуру, разлитая на все человечество, медленно, но верно – и не в ущерб другим – фокусировалась на Гере. Он прямо физически ощущал, как теплее стало жить. Удивлялся сам себе: как же раньше обходился без этого?
А что, если Нестор охладеет?
А если вообще исчезнет?
Тогда и мне не жить, успокоил себя Гера. Сегодня выяснится, говорила ли обо мне Вера. Первая встреча с Нестором после ее отбытия в Германию.
«Щукинская», – очень кстати объявил женский голос, безразличный к пассажирским эмоциям.
Теперь соображай, куда идти, чтобы оказаться на поверхности – в хвост поезда или в начало. Нужно отключиться от линии всегдашнего напряжения и думать только о маршруте, пусть это и слишком простые, бытовые мысли, на которые вообще-то жаль тратить время. Но придется на них сосредоточиться, иначе не доберешься до места, заблудишься. Бывало такое, и не раз.
Украдкой от себя Гера на сколько-то времени выбирался из-под тяжести, которая увеличивалась в процессе медитаций, необходимых для самоуглубления и духовного роста, и которая становилась нестерпимой от страха потерять Нестора. Может, без таких передышек он опять бы загремел в больницу…
Не опоздал.
Вход в незнакомый зал загораживает сухопарый седой бородач, напустивший на себя строгость. Или наконец-то высвободивший свою ненависть к людям… Лет восемьдесят старикану, но ничего у него не трясется. Ни руки, ни голос. «Ваш билет!» звучит как «стой, стрелять буду!». Из таких, с маленькими бегающими глазами, с лицом, закамуфлированным бородой и усами, формировались, наверное, заградительные отряды в главную войну прошлого века. Кто-то же стрелял по своим…
Гера хлопает себя по карманам, снимает с плеча сумку, нервно роется в ней – кошелька нигде нет. Наверно, оставил в пиджаке. Что делать?
Сослаться на Нестора – первая мысль. Как? Не скажешь же: он мой друг, я без него жить не могу.
Гера краснеет. (Обычная ситуация, в которую попадают фанаты, да в общем-то все влюбленные. Любящие без взаимности.)
А если просто позвать Нестора? Сразу решает – нет. Просить? Ни за что! Как-то невзначай попасться бы гуру на глаза – он, конечно, проведет в зал, но унижаться перед мерзким воякой не стану.
Что делать?
– Ты чего тут топчешься? – Из переполненного зала выглянула вездесущая Капитолина, подошла, приобняла Геру за плечи и повела к крайнему сиденью у стены, зарезервированному для своих.
Охранник взял под виртуальный козырек. Наверное, она и была его нанимательницей: проза бизнеса Нестора не касалась.
Гера безотчетно ссутуливается, ослабляя хватку Капитолины, но не вырываясь из ее делового объятья. Уже не первый раз она его выручает. И взамен пока ничего не требует.
Сперва он не выделял несуразную тетку из роя, жужжащего вокруг Нестора. Геру раздражало само количество людей, которые запросто могут подойти к обожаемому гуру, дотронуться до него, спросить о чем-то совсем пустяковом и получить ответ. Каждый внимательный, доброжелательный взгляд Нестора на этих теток и мужиков – все на одно лицо – казался Гере незаслуженным, расточительным…
Со временем человеческое месиво как бы структурировалось. Стало очевидно, что всякий контакт измеряется даже не в минутах, а в секундах, и у измерителя есть физическая оболочка. Капитолина регулирует доступ к гуру. Незаметно, по мере возможности необидно, но жестко.
– Пора, пожалуй, выписать тебе постоянный пропуск, – почти задевая Герино ухо сухими губами, шепчет Капитолина. – Подойди-ка ко мне потом, после всего… – Она смотрит в обалдевшее лицо юноши и на всякий случай уточняет: – Когда Нестор закончит.
Наверное, такая же радость бывает у тех, кто неожиданно получает премию или повышение по службе… Отец, во всяком случае, даже ерундовую удачу всегда отмечает. Ликует, вкусности домой приносит. Примитив…
Гера теряется. Ему предложили то, в чем он больше всего нуждался. Конечно, счастье. Впервые чужой человек делает ему такой большой подарок. Когда отец покупал мобильник, когда мать привозила новую куртку или ботинки, когда они сложились ему на квартиру, Гера бурчал «спасибо», и все. С детства считал – откупаются, и до сих пор безэмоционально принимал родительскую заботу.
А как сейчас быть? Даже поблагодарить не успел – Капитолина уже хлопочет в другом конце зала.
Гера никак не может сосредоточиться на словах, которые произносит Нестор. И тут пришло в голову: не без ведома же самого гуру поступило предложение. Это знак, знак близости! Значит, мама ничего ему про меня не рассказала.
В обнимку с этой удобной, приятной мыслью он отключается от реальности и сосредотачивается на мелодии, которую не спеша и не громча выводит бархатистый голос Нестора.
– …О намерениях. Каждому из нас кажется, что нашими поступками руководит добро, справедливость, честность. К этим благим намерениям сводятся все наши действия. И это правда, это очевидно, когда мы взыскуем взаимности, жаждем от другого приязни, любви. Но даже когда мы хотим отомстить, то оправдываем свои действия принципом справедливости. И вот здесь очень стоит помыслить, поотличать собственное намерение от реальности. Перечитайте Достоевского. Писатель наглядно показывает, в какое зло могут превратиться добрые намерения, если они остаются всего лишь естественными, порожденными нашей психикой. Эпитет «бедный» не гарантирует наличие у человека чувства социальной справедливости, сколько бы ни настаивали на этом те, кто воспевает деревенских Матрен и чудиков.
«Матрен и чудиков…» До этого места Гера понимал каждое слово Нестора. Понимал и принимал. Тут – споткнулся. Кто такие? Надо будет в Интернете набрать. Но как не забыть?
Не отнимая взгляда от гуру, внимая каждому его слову, Гера обеими руками шарит по карманам – на чем бы записать? Правая наткнулась на пачку бумажных носовых платков. Стараясь не шуршать, вынимает один. А чем писать? У себя искать бесполезно – не носит он карандашей-ручек… Смотрит налево, потом оглядывается. Затылок в зеленой бейсболке склонился над блокнотом с железной пружинкой.
– Одолжите, пожалуйста, ручку. На минуту, – шепчет Гера.
15
