назад, кажется. Удачи, старушка!» Теплое письмо, Вера его наизусть запомнила, особенно приятно было перекатывать во рту такой правдивый, настоящий «Луанг-Пробанг».
И еще один ответ запал, как говорится, в душу. От пожилой искусствоведши, бывшей коллеги по работе в Манеже.
В приглашательном раже кого только не вспомнишь…
Начало было вежливое и слишком подробное для их полузабытого знакомства: «Большое спасибо за приглашение. К сожалению, я сейчас пасу четырехлетнюю внучку (дочка уехала в трехнедельную командировку), так что быть на вернисаже никак не смогу – не с кем оставить ребенка». Ну и ладно бы, но старушка не удержалась, добавила: «Что же касается ядовитых слов, то ни ядовитых, ни каких других у меня нет, потому что Ваших картин я не только не видела, но и не знала, что Вы заделались художницей. Теперь, по крайней мере, знаю, что их надо посмотреть».
Вера даже хлопнула в ладоши от восторга: не меняются люди!
Ничего бы не дали Верины любительские потуги, если б не спонсор. Он расшевелил своих помощников – те пригнали и телевизионщиков со всех мыслимых каналов, и пишущую братию. Официанты с подносами лавировали в толпе, как циркачи, и все равно раскокали несколько рюмок и стаканов. Посуда была не пластиковая, а чуть ли не хрустальная. Уровень!
Когда журналисты спрашивали, кто изображен на картинах, Вера отвечала: вымышленный человек, собирательный образ. А если знакомые в лоб называли имя Нестора, то она, чтобы не врать, всегда меняла тему.
Так и осталось невыясненным, был он хотя бы потом на ее выставке, не был…
Видел себя?
Когда перед самым отъездом она наконец застала его по московскому телефону, сказал, что сейчас у него такой период, что ни с кем не хочется разговаривать.
– Что же мне делать? – в отчаянии спросила Вера.
– Переждать…
Даже прощания внятного не получилось.
– Черт, куда это меня принесло? – вырвалось у Веры вслух и по-русски.
Огляделась – никого вокруг. Городская улица незаметно для нее превратилась в неширокую мощеную дорогу, по обеим сторонам которой нетесно стоят двух– и трехэтажные кирпичные особняки, окруженные ухоженной растительностью. Она не помнила, когда свернула со столбовой Офенерштрассе…
Первая мысль – позвонить Густаву. Пошарила по карманам – пусто. Не взяла ни мобильник, ни деньги… Беспомощна и одинока. От чего бежала, то и получила.
Вера топает правой ногой, чтобы привести себя в чувство.
Столько лет прожила в Нольдебурге, а представление о его топографии так и осталось смутным. Госпожа Простакова, не видящая смысла в изучении географии, раз есть извозчики.
А есть-то у нее всего один-единственный шофер – Густав. По-хозяйски плюхается всегда на сиденье справа от мужа и не думает о дороге.
Шесть, восемь часов в пути – обычное дело, ведь почти всегда в багажнике и на заднем сиденье напиханы Верины работы, которые неудобно грузить в поезд или в самолет. Так мотались на персональную выставку в Париж, в Цюрих, в Краков… на биеннале в Венецию… Если ехать долго, то всегда в бардачке заготовлен нечитаный английский, немецкий детектив. Или русский – чтобы язык не забывался. Об этом всегда заботится. Густав не умеет болтать по-русски – речь, конечно, не только о языке. Тут дальше слова «мороженое» он так и не продвинулся. Познакомились они на английском, первый год на нем только общались, а потом Вера стала брать в библиотеке немецкие аудиокниги и слушать их во время работы. Сперва были «Будденброки», потом «Иосиф и его братья», «Феноменология духа»… Так и сама заговорила.
Густав немеет, когда она начинает бесцельный русский треп. Когда заводит свое «бла-бла», на которое и Герка уже сердится: «Мама, опять! Я повешу трубку! И когда ты перестанешь коверкать русский язык!»
С сыном то и дело забывается, а с мужем Вера выучилась говорить только о деле. Посоветоваться насчет концепции очередной выставки, новую работу показать, с компьютером помочь – пожалуйста, в любое время, хоть ночью разбуди. И никогда они не занимают время тем, что составляет протоплазму любой болтовни: не сплетничают о коллегах, что купить, что поесть – не обсуждают… Насчет «поесть», правда, и обсуждать нечего. Для Веры утром кофе и яблоко. Днем, если дома, она делает салат из всего, что под рукой, и снова яблоко, а вечером – самые разные сухофрукты и мармелад с чаем. Это ей, вегетарианке. Густав о себе заботится сам.
О себе и о Вере. Делает все, о чем она заикнется. Не раздумывая. Иногда кажется: лучше бы подумал. От скольких глупых, бессмысленных и даже вредных шагов мог бы ее предостеречь!
Вера топнула теперь левой ногой и двинулась. Куда? Вроде бы обратно, в город пошла, но быстро уперлась в распаханное поле. И спросить некого – темнота кругом, дождь накрапывает…
Вдруг откуда-то на нее налетает огромная серая собака, тычется в ногу и прорывает вязкую тишину. Лает или воет?
Животные голоса Вера не различает. Секунды наедине с псиной хватает, чтобы ее обуял какой-то первобытный страх: как будто волк зовет всю стаю, которая сейчас же накинется на нее и растерзает.
Сказалось то, что, прислушиваясь к мирозданию, она исключает из него соседствующую природу: в лес ее не тянет, луга, поля пугают своей бескрайностью. Горы… Насчет гор неясно. Они ей пока не попадались.
Вся ее природа – вода в бассейне. Каждый божий день, если не в поездке, а дома, плавает минут по сорок: лечебное движение необходимо, чтобы не болела спина и не немела правая, рабочая рука.
Пейзажей никогда не пишет, гораздо больше ее манят городские джунгли…
В оцепенелом ужасе простояла Вера совсем недолго: почти сразу появляется запыхавшийся хозяин животины, мигом сажает своего не такого уж страшного пса на привязь, а перед дамой так виноватится, что она от жалости к себе расплакалась.
В общем, ведет он ее сперва к своему особняку – благо не так уж и далеко, собаке приказывает: «Домой!», а сам выводит из гаража синий мерс и везет пошмыгивающую носом незнакомку куда ей надо – адрес свой она помнит.
Оказавшись на привычном месте справа от водителя, Вера не сразу, но возвращается в рабочее состояние. Любая встреча – дар, который она всегда старается, как умеет, поставить на службу своему главному делу.
Избавитель оказывается славистом из местного университета.
– Мы можем говорить по-русски! – Вера вскрикивает так громко, что господин профессор тормозит у обочины, поворачивает к пассажирке свое бородатое лицо и испуганно переспрашивает:
– Was? Что случается?
Отлично, промелькнуло у Веры, он явно нуждается в практике. Есть почва для взаимовыгодного сотрудничества. Если, конечно, он хоть что-то понимает в живописи.
Оказалось, доктор Колер не только интересуется изобразительным искусством, он еще и более-менее регулярно читает колонку Густава в нольдебургской «Вечерке».
И он знает Верино имя!
От горделивой радости ее лицо подрумянилось, глаза заблестели – именно в таком чуть вздернутом состоянии у женщин обычно получается все, что им хочется. А требовалось-то всего лишь поднять гостя на второй этаж, чтобы он, потягивая прохладное шабли, непредвзято рассмотрел картины, которые художница выносила из забитой ими темной комнаты.
Может быть, что-то из этой встречи и выйдет…
18
Обуючивая свою жизнь, человек частенько хотя бы мысленно отбрасывает все, что причиняет боль или угрожает неприятностями. Ему, например, комфортно делить людей на знакомых и незнакомых. С последними можно совсем не миндальничать, хоть плюй на них из уходящего трамвая, как сделал зощенковский артист драмы. Но, между прочим, выяснилось: бесцеремонное арифметическое деление на знакомых и незнакомых для жизни не годится – вечером персонажи новеллки снова пересеклись.
