Чайковский на острове. Сегодня это вызовет недоумение, а тогда… Тогда это был огромный труд. И мы искали, искали и искали, прежде всего памятуя заповедь: «Ищи, да обрящешь».
И тогда же, в самые первые годы постижения, задумались над проблемой: что же такое экскурсия по своей сути? И нашли (я на этом стоял и стоять буду всегда): экскурсия — это произведение искусства, устного творчества, это моноспектакль. И как ты его сыграешь — такой и будет экскурсия, таковым и будет впечатление от Валаама у туристов.
Человек, идущий в эту профессию, обязан, подчеркиваю, обязан обладать обширной эрудицией. И не только в избранной теме. А поэтому обречен всю жизнь учиться, добывая все новые знания.
Как бывает досадно: приезжаешь в новое для себя место, так хочется о нем побольше узнать, идешь на экскурсию и с первых же минут понимаешь, что перед тобой не вершина айсберга, каковым должно быть услышанное на экскурсии, а всего-навсего крохотная льдинка, плавающая на поверхности. У меня такое было не однажды, но особенно взорвало это явление в Ярославле. Я стоял и просто кричал про себя: «Как же ты с такой убогостью посмел выйти на публику?!». Да еще в таком дивном городе, как Ярославль.
И как отрадно бывает, когда встречаешь классного специалиста. Кстати, в том же Ярославле, уйдя от возмутившего меня убожества, я, к счастью, «напал» на преклонных лет даму-экскурсовода. Ах, как она рассказывала о фресках! Вот это был класс! Было чему поучиться. Аж зависть взяла. Группа слушала ее не то что затаив дыхание, а, по-моему, даже с замиранием сердца.
А ведь все очень просто. Для человека с актерскими задатками работа эта в радость, он сам от нее получает удовольствие, и именно потому, что происходит акт творчества. Выделяется адреналин!
При прослушивании новичков сразу, с первого взгляда видно, есть природные данные к этой профессии или нет. Все волнуются, путаются немного. Но один преодолевает — и пошел, пошел…
Работая на телевидении, много раз наблюдал такую картину. Должен выступать в кадре какой-нибудь «деятель» или крупный специалист. Идет тракт, камеры не включены. Человек толково, с воодушевлением рассказывает о какой-либо проблеме, живо и интересно ведет диалог. Но только звучит команда «мотор» и на камере зажигается красный «глазок», как этот же человек каменеет, потеет, речь становиться бессвязной, начинает нести чепуху, партнера просто не слышит и не видит. Редактор, находящийся с ним в кадре, насмерть бьется, чтоб что-то толковое из него вытянуть. По нескольку раз приходится останавливать видеомагнитофон и начинать все сначала.
Однажды на гастролях во Владивостоке мы
«Доктрина» наша тогда была простой и жесткой: человек заплатил деньги (даже тогда немалые), приехал на Валаам, быть может, единственный раз в жизни и должен увезти впечатление о нем, на всю жизнь запомнившееся и, разумеется, восторженное. Поэтому никаких себе поблажек, ни в чем. Болит у тебя горло, нога, нет настроения — сиди в келье и не высовывайся. Вышел на группу — выложись без остатка. И мы это делали каждый божий день.
Сколько же сил на это надо, спросит человек непосвященный? Много, очень много. Но силы нам давал Валаам. Безмерная влюбленность в него и глубокое его познание. Мы учились друг у друга, охотно помогали друг другу, делились откопанными материалами и соревновались, всегда соревновались. Мы были молоды и азартны. Кстати, соревнование это — узнать больше и рассказать лучше — и выковывало наше профессиональное мастерство.
К моменту окончания вузов (а это почти все одновременно, ну, с разницей в год-два) многим неведомо было, что выйдет из нас на избранном поприще. Но одно явстовало уже несомненно: одна профессия у всех нас уже есть. К 1970 году все мы — экскурсоводы-профессионалы и, между прочим, даже официально — самой высшей, I категории. Вот чем для нас тогда стал Валаам. После окончания вуза не один я думал: «Ну ладно, ну вот он, диплом, вот она, профессия, но как же я без Валаама? Ведь без него больше жить невозможно!» Так и заразились Валаамом, как туберкулезом заболевают — на всю жизнь. Залечить можно, вылечить — никогда.
Конечно, по получении дипломов мы все разлетелись из нашего «гнезда», разъехались по распределениям, кто-то стал учиться в аспирантуре. Мне вообще годы пришлось работать в Сибири и на Дальнем Востоке. Но каждое лето, каждый отпуск (всеми правдами и неправдами продлевая его, если возможно, иногда и до трех месяцев) мы устремлялись на наш Остров. Между собой мы уже не говорили: «Ты будешь на Валааме в этот год? Ты когда на Валаам?». Мы говорили: «Ты когда на Остров?». Непосвященным непонятно, а нас это согревало. Зимой, переписываясь друг с другом (эпистолярный жанр, к счастью, не был еще забыт), мы всегда интересовались, какие новости с Острова, как там, что там.
Так зимой 1975–1976 годов из писем моих валаамских побратимов узнал я о трагической гибели Михаила Егоровича Черникова. Душа моя скорбела по нему несказанно. Он и еще несколько человек пошли на подледный лов. Льдину оторвало. Дело было уже к вечеру, стемнело, начался снежный заряд. И их не нашли. Только одному парнишке, Толику Свинцову, посчастливилось вырваться со льдины. Черников приказал: «Раздевайся, полынья 30 метров, плыви. Сам спасешься — нам пришлешь помощь». Толик после ледяной купели (это было в декабре!) три километра бежал обнаженным до поселка! Помощь вызвал, но поиски были безрезультатны. Царствие Небесное им всем, оставшимся на той льдине в ту страшную ночь!
А Толик, между прочим, сегодня не Толик, а Анатолий Михайлович Свинцов — мэр острова Валаам!
Память о нашем «клане», о когорте нашей бережно хранили все поколения экскурсоводов, кроме нынешнего. О нашем братстве ходили легенды.
Когда я в 1978 году после трехлетнего дальневосточного пребывания приехал на Остров, молодые коллеги стекались смотреть на меня, как на реликвию. Кто-то просто не верил, что я — «тот самый Жак из той команды». Кстати, тогда, в «начале», у всех у нас были клички. Нет, это не уголовные кликухи, а так — некие буквосочетания для простоты общения. Например: Равиль — Раф. Геннадий — Гек. Олег — Олли (Олег Иванов был бронзово-рыжий, и когда он что-либо вытворял, а это за ним водилось, то в сердцах так и говорили: «Рыжий»), Евгениев нас было двое — я и Женя Лукашевский. Свою кличку я невольно дал себе сам. Дело было так.
27 мая 1964 года, отправляясь в самый первый рейс на Валаам, стояли мы на причале речного вокзала у трапа «Родины», и методист наш, Юра Родионов, приведя с собой двух ребят, сказал: «Познакомьтесь, вам вместе работать». Руслан Степанов безо всякого жеманства представился: «Руслан», я ответил: «Евгений». А Равиль Исхаков (он учился на французском отделении филфака университета) с некоторым вызовом произнес на французском языке: «Равиль, просто студент». Я возьми в тон ему на французском же и ответь: «А я Жак-простак». Вот это «Жак» ко мне и прилепилось на всю жизнь. Да так прилепилось, что в конце восьмидесятых молодые экскурсоводы полагали, что меня и по паспорту зовут Жаком, и вежливо обращались ко мне: «Жак Петрович». У ветеранов это вызывало восторг неописуемый. С кличкой же Женьке Лукашевскому было иначе.
Раз у всех есть клички, надо присобачить и ему. Один Жак уже есть. Что делать? Собрали совещание и всем синклитом решили: быть ему Жаном. Так мы и стали — Жан и Жак.
А в июле 1968 года мы решили и создали, т, е. провозгласили создание «ордена рыцарей зеленого сердца». Был придуман устав, избран капитул ордена (я, кстати, был капелланом). Володю Вишаренко, по кличке Слон, избрали Великим магистром. Был разработан герб ордена: на пурпурном, каплевидном щите в центре — зеленого цвета сердце, поперек него горизонтально — золотой меч. на клинке которого девиз: «Познание и справедливость». А по ободу щита латинский девиз: «Spe Fretus» — «С надеждой». В
