этой скале, потянется бесконечное множество паломников, что над обителью, им воздвигнутой, пронесутся многие века…
Да, будут хлад и глад, пожары и разорения, кровь иноков окропит землю сию, неверие и запустение посетит острова, но светильник монашества, им возжженный, будет сиять вечно.
Наиважнейшая забота монастырских насельников: служить Господу и угодить Господу. Но главное: служить и угождать не в помыслах своих, не языком, а делами. В Соборном Послании святого апостола Иакова сказано: «Вера без дел мертва»… Истинно так. Святых Отцов называем мы Угодниками Божьими, ибо делами своими, всею жизнью своею угодили они Господу. В монастырь и приходят угождать Господу, избирая удел одиночества, постничества и молитвы. И живет монастырь своей особой, труднопостижимой мирянину жизнью. Ведь и уходят в монастырь от мира, ища в нем спасения и укрытия. Но разве наглухо укроешься? В конечном итоге, все происходящее в миру оказывало влияние и на судьбу монастыря.
Читатель, вероятно, удивится, почему я в начале повествования хотя примерно не указываю дату возникновения монастыря. А это, пожалуй и не важно для нас. Дату эту даже серьезные церковные историки до сей поры назвать с точностью не могут. Споры вокруг этой даты, то затихая, то разгораясь, продолжаются уже полтора столетия. А посему примем за основание: Валаамская обитель возникла в прямом смысле слова в незапамятные времена. Почему не сохранилось документов? Ведь велась же в монастыре летопись? Велась. Велась, да перевелась. Простите за каламбур.
До 1240 года над угорскими «задворками» Европы была разлита миротворенная беспечность. Мир и покой царили в этих землях. Корелы, правда, иногда ходили «на сумь», но особого кровопролития не было. Да и ходили-то спонтанно, скорее ватагой, нежели войском. Ни тебе государственности, ни поборов, ни притеснений не знали; новгородцы, при всей их предприимчивости и тяге к преодолению пространств, вели себя миролюбиво, не досаждали.
Год же 1240 от Рождества Христова стал для этого края роковым.
Ярл Биргер аф Бьельбо из рода Фолкунгов мужчина был серьезный, и все, знавшие его, ведали, что шутки с ним плохи. Взращенный на почве междоусобной поножовщины, он с младых лет постиг две истины: не подставляй спину и всегда бей первым. Прямой, храбрый, гордый, нахрапистый, не ведавший сомнений. К поставленной цели всегда рвался напролом, по прямой, не щадя своих и чужих. Да своих-то в окружавшем его мире распрей и интриг не было. Чужими были все. Эту истину он тоже усвоил с детства. Междоусобные войны, начатые им еще смолоду, много лет терзали несчастную Швецию.
Пределом мечтаний молодого ярла была, конечно же, королевская корона. Но путь к ней был для него тернист, ох, как тернист. На пути этом он не пощадил даже ближайших родственников, но к сорока годам венец был так же недосягаем, как и прежде. Справедливости ради надо заметить, что Биргер не был беспросветным злодеем. Такова эпоха: междоусобные войны сотрясали всю Европу, она устремлялась к своему «светлому будущему» — абсолютизму.
К середине XIII века европейские монархи корону могли получить только из рук главы Святейшего престола. Биргер же, на взгляд Папы, основательно нашкодил в Швеции, и отношение к нему в папской курии более чем прохладное. Нужно было чем-то задобрить римского первосвященника. Подарок был найден. Если цель ясна — средство к ее достижению всегда найдется. Поднаторевший в войнах герцог решил, ни много ни мало, поднести Папе на блюде… Новгородскую Республику! У этого человека помыслы с делами не расходились. Раз решил, значит, сделал. Папу он уговорил, и был объявлен крестовый поход на «злосчастных новгородских схизматов». Папа Григорий IX благословил Биргера и его воинство.
В уме и расчетливости Биргеру не откажешь. А рассчитано было, как говорится, все по нотам. По Владимиро-Суздальской Руси прокатился ураган монгольского нашествия. Огромная рать брата Батыя Гуюк-Хана стояла под Киевом. Молодому удельному князю Александру Ярославичу, стоявшему в Новгороде с малой своей дружиной, помощи ждать было неоткуда. Это было главным козырем в Биргеровой колоде. Он собрал под свои стяги значительное войско. Одних только господ-рыцарей почти две тысячи человек, да гребцов-пехоты количество немалое. Рожденные на палубах драккаров, научившиеся махать мечом раньше, чем ложкой, жившие только разбоем и для разбоя, вояки они были хоть куда. Цену им Биргер знал.
Армада из пятидесяти галер двинулась на Восток. Кстати, в запасе имелся и еще один козырь — папская булла, анафемой грозившая всякому, поднявшему меч против крестоносного воинства. Войдя в Неву, одним махом смели новгородскую морскую стражу, прошли вверх по течению еще двадцать миль и в устье реки Ижоры, в самом месте ее впадения в Неву, стали лагерем. Место удобное, и гребцам надо дать отдых: намахались веслами аж от самой Швеции. Весь этот край с поразительной легкостью Биргер объявил своим, а в Новгород был послан гонец с горделивым вызовом молодому князю: «А ще можешь противиться…» (если проще: «дерзай, если сможешь»).
И Александр дерзнул! Не знал, ни сном, ни духом не ведал надменный швед, с кем его свела судьба. Если б знал, ни за что бы не начал этого предприятия. (Спустя шестнадцать лет, в 1256 году, немцы предложили ему прогуляться в псковские пределы. Жажда реванша взяла верх, и он согласился. Но когда узнал, что навстречу идет Александр, немедленно предал своих незадачливых союзников, развернул собственное войско и был таков.)
Об Александре Ярославовиче без меня и до меня сказано и написано предостаточно. А все равно не удержаться. Вот уж у кого было поистине «львиное сердце»! Ведь тогда, на рассвете 15 июля, подавая сигнал к атаке, он внятно осознавал, с кем скрещивает свой меч. Знал и опыт мятежного ярла, и что за войско у него, и все-таки: «Не в силе Бог, а в правде!». Летописец скромно поведал о кровавом кошмаре того дня: «И бысть сеча велика…». Что стоит за этим? Бог весть… Разгромили шведов наголову. Поражение для Биргера было катастрофой. Одно дело — победитель, другое — побитая собака. Мятежные бароны подняли головы. Но не таков был герцог, чтоб сдаться, чтоб отказаться от цели, к которой шел всю жизнь. И вновь его помыслы обращаются на Восток. Но не к Новгороду, Бог избавь! Взоры свои направил он на беззащитные угорские племена, и к 1249 году вся территория Финляндии была покорена. Насаждал Биргер шведское владычество над этой страной мечом и огнем, огнем и мечом насаждал католичество. Но корона так и не коснулась главы ее ожидателя. За его спиной свейская знать постановила: королем быть сыну ярла, а папаша будет регентом, до сыновнего совершеннолетия. Сын Биргера стал-таки шведским королем Вальдемаром I. Но каким сокрушительным ударом было для отца решение высшего тайного совета!
А Финляндия? Финляндия на многие века становится, по существу, совершенно бесправным вассалом шведской короны.
К чему я описываю все это, спросит читатель. Ведь это не относится к истории Валаама и его обители? Относится, еще как относится. С этого все и началось. Следуйте за мной, читатель. (Да простит меня за эту фразу дух Михаила Афанасьевича Булгакова, виноват, не удержался.)
Экспансия шведов была столь стремительной и неудержимой, что это не могло не вызвать беспокойства у старост корельских племен и верхнего Приладожья. Было ясно, на достигнутом шведы сами не остановятся, а одернуть их может и способен только Великий Новгород. Между корелой и Новгородом возникает тайный военно-политический союз. На площади Новгорода зачитывается грамота, объявляющая эти земли корельским погостом новгородской пятины. Таким образом, юридически республика взяла Корелу под свое крыло. С честью и достоинством отстаивали новгородцы интересы Корелы. Когда дипломатически, а чаще приходилось с мечом в руках.
Беспокойна и драматична судьба северо-западной Руси. Водами Балтики, Финского залива, Невы, Ладоги и далее по Волхову на юг с древнейших времен шел великий торговый путь «из варяг в греки». За обладание этим Клондайком (по-другому просто не скажешь) между славянами и скандинавами (да и не только скандинавами; Господи, кто только не лез к нам поживиться!) велась отчаянная борьба. Пуще всех досаждали шведы. В 1323 году между Новгородом и Швецией был наконец-то подписан Ореховецкий мирный договор, была определена граница владений шведских королей и новгородских посадников. Но и это не помогло, распря продолжалась.
Какое это имело отношение к Валаамскому монастырю? Самое непосредственное. Он оказался волею исторических обстоятельств на пограничье новгородском. Форпостом владетельности, а главное — православия. Последнее и стало для шведов поистине бельмом на глазу. При каждом удобном случае, оказавшись в Ладожских водах, шведские воители направляли курс своих галер к берегам Валаамского архипелага. Монастырь разоряли до основания. Уж какие там летописи. Камня на камне не оставляли. Обитель была деревянной. Постройки сжигали дотла, грабили все. что попадало под руку. А подчас
