чьи исследования ДНК принесли ему мировую известность, не понимали детей. Джеф и Мэнди любили и восхищались своей бабушкой, но предпочитали как можно реже бывать в ее доме.
— Уверен, что она будет счастлива помочь тебе. — Стефан встал.
— Не сомневаюсь. Но она будет еще счастливее, когда вернется домой к поискам новых способов объяснения теории относительности для других.
— Ты собираешься ей рассказать, что с тобой случилось?
— Да.
— Она не сможет понять.
— Думаю, ты прав.
Линдсей спустила ноги с кровати. Она вспомнила, какой незащищенной и жалкой она была в тонком больничном халатике. Хорошо, что сегодня утром на ней собственная одежда, а на Стефане гораздо меньше одежды, чем вчера. Но она чувствовала себя как-то неловко, хотя фиалкового цвета рубашка прикрывала ее до самых лодыжек. Спальня, казалось, еще хранила их близость, здесь все напоминало о радостных минутах, проведенных вместе, об обнаженных телах и спутанных волосах.
Его тело всегда приводило ее в восхищение. Он был прекрасно сложен, а правильное питание и занятие спортом укрепили и развили его. Поэтому он выглядел значительно моложе своих тридцати девяти лет и пользовался восхищенным вниманием женщин, встретившихся на его пути после развода. Она знала об этом, но не от Стефана, а от так называемых друзей, которые считали своим долгом рассказывать ей обо всем, что касается Стефана. Она находила выход, заводя новых друзей.
Линдсей посмотрела в окно.
— Мне не хотелось бы, чтобы это тебя волновало. Все, что случилось, случилось со мной, но я знаю, что сообщения об этом будут тебе неприятны. Я не притворяюсь, Стефан. Если я буду с кем-то говорить, то постараюсь быть осторожной.
Он хотел было ответить, но его остановил звук хлопнувшей дверцы машины. Они услышали счастливый крик Мэнди.
— Они уже приехали, я пойду открою дверь. Тебе лучше одеться. Я не уверена, что Хильда поймет, почему ты выглядишь не надлежащим образом.
— Понимаю, как это звучит, Хильда. — Линдсей налила себе еще чашку кофе. Пока Линдсей одевалась, ее свекровь приготовила кофе, но каждому досталась лишь крошечная чашечка. У нее было определенное мнение по поводу кофеина и прочих дурных, как она считала, привычек. Хильда не выносила человеческих слабостей.
— Существует множество объяснений подобных явлений.
Линдсей понимала, что Хильда старается быть доброжелательной. Она и в самом деле была добра, в ней не было злобы и предубежденности. Ее моральные принципы были такими же несгибаемыми, как и ее спина. Она знала, что правильно, и соответственно устраивала свою жизнь. В данный момент она была уверена, что необходимо мягко, но настойчиво переубедить Линдсей, пытаясь найти разумное объяснение случившемуся с ней.
Линдсей поставила чашку на стол и уселась поудобнее.
— Ты веришь, что все произошло именно так, как я рассказала?
Хильда нахмурилась.
— Существуют законы, всеобщие универсальные законы. Свет, притягивающий тебя к своему центру? Я никогда не слышала ни о чем таком.
— Все ли явления подпадают под эти всеобщие законы? Или, возможно, нам еще многое предстоит узнать?
— Мы знаем достаточно, чтобы сомневаться в возможности подобных случаев.
— Тогда, по-вашему, я все это придумала?
— А что сказал Стефан?
— Очень немного, и только чтобы отделаться. — Линдсей не сказала «как обычно», хотя слова вертелись у нее на языке. Она сомневалась, что Хильда когда-либо понимала, почему они развелись. Хильда вырастила сына по своему образу и подобию. И, вероятно, не могла и представить, что у него есть какие-то недостатки.
— И что ты будешь делать теперь? — спросила Хильда.
Линдсей поняла, что разговор на эту тему считается исчерпанным. Что она будет делать?
— Я собираюсь провести лето на острове. Все заказы выполнены, и мне необходимо сменить обстановку, чтобы набраться новых впечатлений.
Линдсей создавала и продавала образцы для вышивания. Ее образцы пользовались спросом и продавались в магазинах для рукоделия по всей стране. Этот доход был ей необходим, так как она не хотела трогать капитал, доставшийся ей после развода.
— Ты считаешь это благоразумным? Возвращаться именно туда, где все произошло?
— Что бы со мной ни произошло, я хочу туда поехать.
— Я показала папочке свою работу. — Мэнди вошла в кухню и бросилась к матери.
Следом вошел Стефан.
— Работа очень хорошая, да и почерк у нее стал гораздо лучше.
— Если он улучшится еще, то будет похож на компьютерный шрифт. — Линдсей поцеловала дочь в макушку, ее губы прикоснулись к ровному тонкому пробору, проходившему через головку Мэнди. Хильда разделила каштановые волосы внучки и заплела их в две тугие косички.
— Я также рассказала ему таблицу умножения.
— В первом классе не учат таблицу умножения. — Стоя в дверях, Джеф безжалостно колотил кончиком ботинка деревянную поверхность.
— Нет, учат. Учитель сказал, что это поможет мне сидеть спокойно.
— Ну, это не сработало.
— Но я хорошо веду себя на уроках!
— Каждый в первом классе должен знать таблицу умножения, — вмешалась Хильда. — Если в школе думают по-другому, тогда надо перевести ребенка в другую.
— Эта школа очень хорошая. — Линдсей уже столько раз участвовала в спорах о том, какая школа лучше — частная или государственная, что ее голос звучал совершенно спокойно. Школы в пригороде Кливленда были отличными, но Хильда считала, что только частная школа может обеспечить блестящее будущее ее внукам. А Линдсей знала, что дети счастливы в своей школе, узнавая и познавая окружающий мир наряду с арифметикой и правописанием. Стефан не противился ее решению.
— Но я до сих пор не знаю таблицу, — сказал Джеф. — Я всегда забываю счет после семи и восьми. И когда я думаю, сколько будет семью восемь, у меня начинает болеть голова.
— Пятьдесят шесть, — пискнула Мэнди.
Хильда не улыбалась. Линдсей знала, что свекровь, так же как и ее сын, не может понять ни свою невестку, ни внуков. Уже давно-давно она обнаружила, что Линдсей не позволит ей превратить Джефа в кого-то, кем быть он не хочет. Она, конечно, любит внука, но сейчас, когда ему было уже девять лет, стало ясно, что она потеряла к нему всяческий интерес.
— Джеф показал тебе свой рисунок озера? — спросила Линдсей.
— Нет. Почему бы тебе не сбегать наверх и не принести его? — обратился Стефан к Джефу.
Линдсей заметила тревогу в карих глазах сына, так напоминавших отцовские. Он старался не смотреть на отца.
— Я не знаю, где он.
— Он висит над твоей кроватью, — сказала мать.
— Нет, я его перевесил.
— О!
Джеф откинул прядь русых волос со лба. Но как только он убрал руку, непослушная прядка опять заняла свое место. У него были ее шелковистые русые волосы, но в остальном он был похож на отца. Он был высоким для своего возраста и в будущем обещал превратиться в очень привлекательного мужчину.
