от нас, но на самом деле она обожает его и совершенно избаловала мальчика. Мы попрежнему называем ее миссис Уиклоу, хотя у нее есть христианское имя — Дороти. В сущности, она уже стара для того, чтобы вести хозяйство, но откачивается уйти на покой, поэтому мы платим ее помощнице.
Верный семейный слуга, — сказала Гэйнор.
Ну… что–то в этом роде.
Как выглядит ваш дом?
Серый, отвратительный. Викторианская архитектура вообще весьма непривлекательна. Мы кое–что модернизировали, хотя на самом деле всего лишь добавили еще одну ванную, а центрального отопления так и нет. Мы все время подумываем о том, чтобы продать дом, но как–то не получается, и вообще дом очень неудобный.
В нем живут привидения?
После долгого молчания Ферн ответила:
—Трудно сказать.
Они подружились еще в колледже, но иногда Гэйнор ощущала, что, несмотря на всю их близость, она мало знает о своей подруге. Внешне Форн Кэйпел выглядела энергичной, преуспевающей, самоуверенной девушкой с высоко поднятой головой, что вполне компенсировало ее небольшой рост и будто горделиво заявляло: у меня хороший рост, просто остальные люди — слишком высокие. У нее был стиль, не оставляющий места излишествам, она была щедра без показухи, красива спокойной, без драматичности, красотой, обладала умеренным чувством юмора. Кто–то из товарищей однажды сказал, что она «выделяется умеренностью», однако Гэйнор изредка становилась свидетельницей неумеренного, можно сказать, даже безрассудного поведения Ферн. При этом пикантные черты ее лица обострялись, приобретая какую–то разрушительную дикость, и в глазах мелькало что–то инородное, чуждое. В свои двадцать восемь лет она уже достигла очень высокого положения консультанта в фирме, где работала. Ее жених, Маркус Грег, был достаточно известным человеком в мире науки, опубликовал несколько книг и постоянно подтверждал свой ум и образованность, выступая по телевидению и публикуя статьи в газетах и журналах.
— Я планирую свою жизнь, — как–то сказала Ферн подруге.
И действительно, все, что можно было, она заранее планировала по датам в ежедневнике, исполняя запланированное спокойно и без торопливости, будто в ней была заложена компьютерная программа. Гэйнор подумала: «А если не «планирую», а уже «спланировала» ? » — и от этих мыслей ее зазнобило, как бывает в момент сильной взволнованности.
Но на дороге в Йоркшир, в машине с поднятым верхом, размышления, возникшие было в городе, улетели прочь. В машине сидела девушка, выглядевшая на десять лет моложе своего возраста, легкоранимая и в плохом настроении.
«Она не хочет выходить за него замуж, — решила Гэйнор, стараясь найти простое объяснение для всего комплекса проблем. — Но ей не хватает храбрости все это отменить».
Однако Ферн никогда не испытывала недостатка в храбрости.
Дом разочаровал: солидный тупой «викторианец» наблюдал за ними из своих затемненных окон, из– под сдвинутых бровей дверных проемов. Его фасад, Казалось, должен был выдержать и бури, и осаду.
— Этот дом думает, что он — замок, — сказала Ферн. — Когда–нибудь я заставлю его изменить это мнение.
Внутри было неопрятно, гуляли сквозняки от множества открытых окон, слышались громкие звуки радио. Гэйнор была представлена миссис Уиклоу, явившейся как мрачный дух дома, который она охраняет, и ее помощнице Трише — пухленькой девушке в пурпурно–красных легинсах. Уилл по–япился последним — вышел из гостиной, которую превратил в свою студию. Гэйнор помнила его высоким и тоненьким, теперь у него были широкие плечи и возмужавшее лицо. Когда–то это был мальчишка, напоминающий ангела, теперь же Гэйнор увидела в нем при внешней невинности мальчика, ноющего в церковном хоре, плохо скрытую чувственность, очарование чертенка, мораль воришки. Его щека была измазана краской, и она была убеждена, что это сделано нарочно, так, чтобы никто не сомневался, что перед ними — художник. На фоне летнего загара кожи серые глаза Уилла стали голубыми, солнце высветлило пряди волос. Он приветствовал Гэйнор так, будто они знают друг друга гораздо лучше, чем это было на самом деле, небрежно поцеловал сестру и предложил помочь перенести их багаж:.
Вы будете жить в верхней комнате, — сказал Уилл Гэйнор. — Надеюсь, вам все равно. На втором этаже уже все занято. Если вам будет одиноко, я составлю вам компанию.
Не в комнате Элайсон? — неожиданно резко спросила Ферн.
Конечно, нет.
Кто такая Элайсон? — спросила Гэйнор, но в общей суматохе никто ей не ответил.
Комната обнаруживала очевидные признаки того, что в ней, на протяжении жизни по крайней мере двух поколений, никто не жил. Там лежали истертые ковры, воздух был затхлым, занавески и обивка мебели напоминали лишайники. В комнате были умывальник, кувшин для воды и безобразная глиняная ваза с букетом цветов, собранных в саду и на лугу. Огромное зеркало, мутное от того, что его прежде слишком часто чистили, отражало лицо Гэйнор, на низком столике около кровати стоял большой телевизор. Ферн глянула на него, как на какое–то чудовище.
Ради Бога, убери его отсюда, — сказала она брату. — Ты же знаешь, что телевизор поломан.
Его починили, — улыбнулся Уилл, глядя на Гэйнор. — В нем пять программ. Очень современная вещь.
Я вижу.
Но Ферн все еще казалась чем–то необъяснимо взволнованной. Когда брат с сестрой выходили из комнаты, оставляя Гэйнор распаковывать веши, она услышала, как Ферн сказала:
Ты поставил зеркало Элайсон в эту комнату.
Это наше зеркало, а не ее. Оно просто стояло в той комнате.
Она его испортила…
Гэйнор бросила вещи на кровать и принялась рассматривать зеркало. Все отражения в нем казались слегка серыми. Ее кожа потеряла цвет, а карие глаза стали мутными; длинные черные волосы, которые всегда были предметом ее гордости, потеряли блеск. И позади, в глубине отражения комната казалась тусклой и убегавшей вдаль, будто бы Гэйнор смотрела в прошлое, в прошлое за пределами тепла и солнечного света и грязное, как старый подвал. Отвернувшись от зеркала, Гэйнор остановила взгляд на рисунке углем, висящем на стене, где была изображена женщина с прической времен короля Эдуарда. Дама с чувством смотрела на цветок в своей руке. Гэйнор машинально сняла портрет со стены и увидела внизу рисунка неразборчивую подпись, в которой единственное, что можно было расшифровать, Выла буква «А». Значит, не Элайсон. Она повесила картину обратно и распаковала вещи. В миниатюрном шкафчике около кровати лежала пара носовых платков с вышитой монограммой. На монограмме была все та же буква «А».
— Кто эта «А»? — спросила Гэйнор позже, за обедом
—Должно быть, одна из сестер дядюшки Нэда, — [сказал Уилл, налегая на еду, поданную миссис Уиклоу, с таким аппетитом, что это могло грозить ему ожирением.
— Дядюшка Нэд?
—Он оставил нам этот дом, — объяснила Ферн. — Его родство с нашим папочкой так туманно, что мы окрестили его Дядюшкой Нэдом. Тогда нам это показалось логичным. Так или иначе, у него было несколько сестер, имя одной из них начиналось на «А».
— Не хотелось бы думать, что с ней связана какая–нибудь таинственная история, — полузадумчиво, полуиронично заметила Гэйнор. — Ведь мне придется жить в ее комнате.
Нет, — сухо ответила Ферн. — Ничего похожего. Насколько мы знаем, она была трепетной молодой девушкой, которая стала трепетной старушкой, а между этим не было никаких событий. Единственная информация, которой мы располагаем: она пекла пироги, по вкусу напоминающие песок.
У нее был любовник, — стал рассуждать Уилл. — Его не принимали в семье, потому что он был низкого происхождения. Они, бывало, встречались на пустоши. Он писал ей плохие стихи — возможно, ты найдешь их в комнате, — а она засушивала цветы, которые он ей дарил, в своем молитвеннике. Однажды они потеряли друг друга в тумане, она звала его, звала, но он не вернулся, забрел слишком далеко, зашел за утес и пропал.
