холодным ветром. Двумя широкими шагами он пересек пространство прихожей и, открыв дверь на улицу, громко захлопнул ее за собой.
…В большом покое Медведя было, как всегда, жарко натоплено.
Бер не любил стеснять себя многослойной одеждой, а потому и на улице, и в помещении ходил в байкерских брюках из очень плотной, тяжелой кожи, заправленных в невысокие сапоги. Сверху прямо на голое тело набрасывал длинную волчью шубу, только без рукавов. Его мощные руки от короткопалых широких кистей до круглых плеч были почти сплошь покрыты искусно выполненными татуировками. Символы языческих богов и магические знаки переплетались в них с природными орнаментами, создавая нечто целое из разрозненных частей.
Медведь терпеливо ждал, сидя на широкой, застеленной шкурами скамье. Он молчал. Его круглые глаза напряженно вглядывались в противоположный угол комнаты.
В просторном помещении с низким потолком горели свечи. Беленая печь, настоящая, русская, с лежанкой и неровными, бугристыми стенками прогревала всю комнату сильнее, чем это было нужно. На грубом деревянном столе, блестящем промасленными от времени досками, темнели бутыли с самодельным вином. Мясо остывало, наваленное горкой в глубокой миске. В дальнем углу по диагонали от печи стоял еще один низкий стол или короткая широкая скамья. На ней — кадка с водой, бубен и большой нож, или, скорее, кинжал, с резной деревянной ручкой и странно изогнутым лезвием, неподалеку — истертые до матового блеска желто-бежевые кости какого-то животного. Худой сутулый мужчина со светло рыжими волосами, одетый в длинное полотняное платье с поясом, склонился над гладкой и темной поверхностью воды. В кадку капнула кровь с порезанной руки. И разошлась бледными розоватыми кругами, показав, что вода вовсе не черная, а светлая, прозрачная…
Велемир ударил в бубен. Комната с низким потолком наполнилась рокочущими, ритмичными звуками, повторяющими удары человеческого сердца. Тело жреца сначала тихо, потом все яростнее заходило в мистическом трансе.
Вода в кадке быстро вновь стала гладкой. Она отражала лишь темный потолок да отсветы огня от зажженных в комнате свечей, но то, что она отразила только что, всего лишь на долю мгновения — было чем-то другим. И это другое навсегда, как все, что он когда-либо видел по ту сторону яви, осталось в памяти жреца. Долины, заснеженные, словно укрытые мягчайшим пуховым ковром… Горы, сверкающие вершинами в лучах острого зимнего солнца… Низкий подлесок, серые камни, ущелье, высохшее русло реки… Тонкий подвесной мост над пропастью… И почему-то вдруг — непроглядная чернота пещеры…
Зажав правой рукой тонкую рану на левой ладони, Велемир тяжело опустился, почти упал на лавку рядом со столиком.
— Я знаю, где он… Почти… Храм Солнца в… в Русколани… так и думал… в сердце язычества… но почему пещера… не понимаю…
С дальней полати поднялась фигура в меховой лохматой дохе без рукавов. Круглая, коротко стриженная голова казалась маленькой по сравнению с мощными плечами и пологой, как у профессионального борца, короткой шеей. Огоньки свечей вытянулись и задрожали, закоптили черными тонкими струйками от движения воздуха. А на стене напротив выросла огромная, похожая на медвежью, тень.
— Я знал, что Мара поможет.
Это был не голос, а почти рык. На таких низких нотах перекатывался глубокий приглушенный тембр.
Фигура приблизилась к жрецу, остановилась рядом, протягивая в мощной руке деревянную уточку-чашу, доверху наполненную сладким вином.
— Выпей, Велемир, — сказал Бер. — Выпей. Зря ты, что ли, на сухом корме почти месяц, как птичка сидел…
— Перед обрядами чистоту нужно блюсти… и пост… — тихо, почти без выражения проговорил жрец.
— Вот-вот, я и говорю… Теперь то, чай, можно? — в басе Медведя слышалось рвущееся наружу торжество. — По такому случаю?!
— Медведь, я не все еще сказал…
Медведь опустился рядом на лавку. Сунул в ослабшие пальцы Велемира чашу с терпко пахнущей коричневатой жидкостью.
— Ну, говори, — приказал он. — И пей. Ты мне нужен здоровый. Живой.
— Меня хранят боги. Но тебя…
— Что?
Жрец помолчал, совсем немного. Ясно было, что все равно придется сказать Беру то, что должно.
— Нельзя тебе брать идола, Медведь.
Страшный, не только звуком, но и неожиданностью, звериный рык заставил сильнее задрожать огоньки свечей, заметаться тени на стене.
— Что опять не так?!!
— Медведь, плохо будет, — тихо, но твердо повторил Велемир.
— Ты мне который уже раз охоту ломаешь?!!
— Не я, Медведь. Пророчества.
— М-ммм-р-рр-ррр…
Медведь закружился на месте, согнувшись, расплескивая крепкую медовуху из своего кубка. А потом кубок разлетелся осколками по дощатому полу, разбившись о стену сруба.
— Я не боюсь! Я! А ты чего все боишься?!!
В языческом поселении за бревенчатыми стенами теперь уже начиналась настоящая ночь. Не столько услышав, сколько почувствовав гнев и ярость Бера, притихли люди у костра, и девушка с русой косой сжала в кулачки вспотевшие от ужаса руки, спокойно лежавшие до этого на коленях.
Мгновенно вернулась дурнота, появившаяся после стычки с местными мужчинами. Ей до сих пор было плохо от их оскалов, от воспоминания о том, как они едят мясо, снятое почти сырым с огня, как предлагают его ей. Как она, с выпрямленной спиной, бледная и с горящими решимостью глазами, только молча мотает головой, отрицая то, что видит. Когда они захохотали, над лесом вдруг послышалось то ли завывание вьюги, то ли вой какого-то животного, может быть волка. Теперь же она слышала нечто, что было гораздо страшнее.
— Что ты видел? Говори.
Медведь, успокоившись, снова уселся подле Велемира.
— Говори, о чем напророчила твоя темная магия. Ты еще в прошлый раз рек, что это где-то в горах… Так — в каких? Где?!
— Теперь знаю в каких. Нет сомнений…
Жрец поднял голову. Взглянул выцветшими, как зимнее небо, зрачками в черные, смородиновые глаза Бера.
— Он там, в древнем оплоте Руси, в Русколани… Там, где река Смородина остановила свой бег, где Калинов мост исчез из яви… И лучше бы всему так и оставаться, Бер…
Но Бер не дослушал. Вскочил с лавки, поднял руки над головой, потрясая большими, как палицы, кулаками — не то торжествующе, не то угрожающе.
— Слава богам!!
— Подожди славить богов, свет мой.
— О чем ты, друг?! Я должен взять его. Должен! Только Велес может приказывать
