рапортички, в результате чего опять получается невообразимая чепуха. Такая рассеянность может быть объяснена лишь тем, что секретарша по воле драматурга играет сверх своих производственных обязанностей роль одной из влюбленных и, мечтая о предмете своей страсти, совсем не замечает, что делает. Обычно она влюблена в кого-нибудь из сотрудников своего предприятия и иногда выходит за него замуж.
Если ей не удастся вовремя выйти замуж, то с годами она становится очень томной и стильной дамой, приобретает этакую элегантную импозантность, надевает на нос очки, чтоб казаться внушительней и серьезней, натягивает на себя костюм, еще более плотно облегающий фигуру, ширину же юбки сокращает до такой степени, что начинает казаться, будто она отрезала от обыкновенных мужских брюк штанину и влезла в нее. Допустимая длина шага в такой юбке не превышает пяти сантиметров, однако она все же как-то умудряется перебирать ногами по сцене, сохраняя совершенно невозмутимый вид и стараясь не отвечать на дружный смех публики, доносящийся из зрительного зала.
Накопив опыт, такая секретарша помогает Старому хрычу писать доклады и отчеты, подбирает для него цитаты из классиков, за которые ему приходится потом краснеть, так как употребляются они невпопад. Питая по-прежнему слабость к отрицательному типу, она помогает ему во всех его злодеяниях и кончает тем, что подсовывает ловко состряпанную им бумажку на подпись Старому хрычу, за что последнего и притягивают в конце представления к ответу.
Эта особа выдает себя за вдову, хотя на деле просто перезрелая дева. Возраст неопределенный. Живет постоянно за стенкой и мечтает женить на себе кого-нибудь из действующих лиц пьесы. Рада была бы выйти даже за верблюда, лишь бы в штанах. Как только услышит на сцене мужской голос, так сейчас же вылезает из-за кулис и напропалую начинает кокетничать с каждым, кто подвернется под руку, будь то юноша, мужчина средних лет или старик. В ответ ей раздаются постоянно только иронические замечания, но поскольку она глупа, как улитка, то всякая ирония отскакивает от нее, как от стены горох.
Несмотря на всю свою глупость, эта особа все же бывает кстати, когда кто-либо из героев остается на сцене один. Каждый без труда может представить себе, как неловко должен чувствовать себя актер, на которого устремлены тысячи глаз, в то время как ему на сцене не с кем даже перекинуться хотя бы словечком. В таком отчаянном положении и соседке обрадуешься! Почувствовав, что ее слушают со вниманием, она начинает разводить турусы на колесах, рассказывает разные, никому не интересные случаи из своей жизни, вспоминает о том, как давала уроки музыки, как до революции участвовала в любительских спектаклях, и порывается петь надтреснутым голосом куплеты на французском языке. Все ее россказни никому не нужны, так как не имеют никакого отношения к пьесе, однако она удаляется со сцены лишь после того, как надоест зрителю хуже горькой редьки. Особенно от нее достается влюбленным. Многие театральные зрители уже, наверное, заметили, с каким сочувствием относятся к влюбленной паре все действующие лица комедии. Всем им, так же как и публике в зрительном зале, ужасно хочется, чтобы поссорившиеся влюбленные наконец помирились. Как только на сцене появляются влюбленные герой и героиня, все остальные персонажи начинают перемигиваться между собой, понимающе кивать друг другу головами, показывая взглядом на дверь. Почин обычно делает положительный герой, который вдруг заявляет, что забыл купить папирос, и, потихоньку ступая на цыпочках, уходит со сцены. За ним тянутся остальные персонажи, не исключая даже отрицательного типа, который сначала в недоумении пожимает плечами, но потом понимающе разевает рот и тоже выскальзывает за дверь. Поле боя оказывается очищенным. Влюбленные начинают с того, что обмениваются сердитыми взглядами, затем выражение их лиц понемногу смягчается. Влюбленный уже готов сказать, что виноват во всем он, и попросить прощения, героиня же тоже хочет сказать, что виновата она, готова о рыданием броситься на грудь влюбленному. Вот он уже весь подался вперед, чтоб взять ее за руку, Публика уже развесила уши и сидит в зале как на иголках, но тут вместо красивого объяснения в любви и сладких поцелуев вдруг открывается дверь и входит соседка со своей стереотипной фразой о том, что она принесла жировку или что-нибудь в этом роде. Влюбленные как ужаленные отскакивают друг от друга, словно их уличили в чем-то постыдном. Зрителю ясно, что примирение теперь уже невозможно, что теперь снова придется ждать подходящего случая, который может и не повториться. Все от досады ерзают на своих стульях и от всего сердца посылают к черту соседку вместе с ее проклятой жировкой.
Много раз наблюдая в театре такую сцену, мы жалели, что теперь уже не то доброе старое время, когда зрителям разрешалось приносить с собой в театр разную гниль и кидать ее в нелюбимых актеров. Надеемся, однако, что когда-нибудь этот симпатичный обычай будет снова введен и публика, запасшись заранее тухлыми яйцами, дохлыми кошками и другими подходящими гнилыми продуктами, забросает ими театральную соседку при первом же ее появлении на сцене и раз навсегда отобьет у нее охоту мешать влюбленным.
Хотя его дело водить персональную машину своего начальника, мы никогда не видим его за этим занятием. Обычно машина стоит во дворе, когда действие комедии происходит в доме, и где-нибудь за углом, когда комедия происходит во дворе или на даче. Доказательством того, что персональная машина существует на самом деле, служит сигнал, который раздается каждый раз перед тем, как водитель появляется на сцене. Почти всегда он приходит нагруженный, как верблюд, разными свертками, пакетами, с огромной вазой, о которой известно, что она куплена в комиссионном магазине, с ящиком боржома под мышкой или холодильником на спине, напоминающим кафельную печку средних размеров.
Одевается он чаще всего в допотопный френч защитного цвета, кирзовые сапоги и кожаную фуражку номера на два меньше, чем полагается по его голове. Бреется всего два раза в месяц, иногда даже отпускает усы, с которыми делается похож на моржа.
Отнеся ящик с боржомом или холодильник на кухню, он остается на сцене, чтобы высказать несколько критических замечаний в адрес Хрыча, если, конечно, последнего нет поблизости, после чего начинает «шутить.» с Полей. Все его шуточки касаются лишь одной темы — выпивки. Поля предлагает ему пойти с ней в загс, обещая после женитьбы отучить его от вина, он же с презрением отвергает ее предложение, заявляя, что он как мужчина — венец творения, а она при ближайшем рассмотрении — всего-навсего женщина. Так они мирно беседуют, безбожно коверкая слова на потеху нетребовательной части зрительного зала, потом начинают уже более серьезно объясняться в любви, причем она довольно любовно называет его чучелом, а он ее — ведьмой. В конце концов они решают пожениться и отправляются трясти ковры.
Неизвестно, состоится ли когда-нибудь эта женитьба на самом деле, так как на сцене ее никогда не показывают, должно быть из-за не особенно знатного происхождения молодых. Известно только, что водитель делает все же попытки «отстать от вина». Это особенно заметно по тем комедиям, где он появляется «как стеклышко», то есть «ни в одном глазу». По всей видимости, ему очень трудно «крепиться», настроение его мрачноватое, и мы не слышим от него прежних веселых шуточек. Когда все вокруг оживленно спорят, пройдет ли в дверь новый, недавно купленный зеркальный шкаф, он стоит угрюмо в сторонке и, дав остальным вволю наговориться, достает из кармана рулетку, измеряет ширину двери и изрекает только одно слово: «пройдет» или «не пройдет».
Стоит сказать, что в таком виде герой этот для комедии не обязателен. Вовсе ни к чему ему вылезать на сцену, чтоб сказать одно слово, в котором и смешного-то ничего нет.
Она появилась в комедии с тех пор, как Старый хрыч достиг наиболее ответственных должностей и стал окружать себя всякими льстецами и прихлебателями. Обычно приживалкой бывает какая-нибудь дальняя родственница жены, которая при ближайшем рассмотрении оказывается даже не родственницей, а просто знакомой, которая и взялась-то совершенно неизвестно откуда. Она рассказывает о себе, будто работала раньше в искусстве, на самом же деле, как потом выясняется, была просто модной портнихой. Последнее обстоятельство и является основной причиной ее тесной дружбы с женой Старого хрыча, которая, как известно, больше всего на свете любит потолковать о нарядах.
Ее чаще всего зовут Рашель, Мадлен или каким-нибудь другим именем в этом роде. Она любит все заграничное, хвастается знанием французского языка, при разговоре слегка картавит, вместо «л» говорит «в»: «Я вижу его высую говову». Все время охает, ахает, закатывает глаза, употребляет массу присущих только ей словечек и выражений; если чем-нибудь довольна, то говорит: «Я в диком упоении», если хочет
