поторопился. Если кто-то другой, скажи, что не можешь сейчас говорить, уезжаешь к больной матери. – Она протянула руку к трубке, а он процедил:
– Спокойно! – Она перевела дыхание, когда он, оттянув резинку ее трусов, прижал дуло к копчику.
– Не дури, не то я продырявлю тебе твою славную попку. Поняла? И говори по делу и побыстрей.
Ричи привалился к ней, чтобы слышать разговор.
– Ну где же ты? – спросила мать.
Кармен сказала, что ей жаль, но она не может приехать.
Старая карга!
Ричи ткнул Кармен дулом в копчик.
– Мне нездоровится, – добавила она.
Ее мать заволновалась, в чем дело. Кармен ответила, что не знает, просто плохо себя чувствует. Ее мать запричитала, мол, дочурка съела по дороге какую-то дрянь. Вот сама она потому никуда и не ездит, что везде отвратительно кормят. Потом добавила, что, судя по голосу, Кармен не так уж и нездорова. А она вот чуть жива от боли, а врач, которому она звонила трижды, так и не перезвонил ей. Все они такие, эти врачи, им только выгодных пациентов подавай!..
Ричи согласился с ней. Врачи, которых он знавал в тюрьме, всегда относились к нему кое-как… Он удивился, когда Кармен вдруг резко сказала:
– Ты можешь хоть на минуту перестать думать только о себе и послушать? Я плохо себя чувствую. Ты все болеешь и болеешь, теперь моя очередь.
Ричи покачал головой. Ее мамаше это явно не понравится…
– Ну что ж, большое тебе спасибо… после всего того, что я для тебя сделала, – сказала мамаша и бросила трубку.
Провожая Кармен обратно к столу, Ричи пристыдил ее:
– Как тебе не совестно так разговаривать с матерью!
Перед Арманом стояла пицца, которую он ел, чтобы убить время. Ричи отправился в туалет. Кармен, по-прежнему в дезабилье, не отрывала глаз от «смит-и-вессона», который Ричи оставил на столе.
– А ты из пистолета когда-нибудь стреляла? – спросил Арман.
Вопрос застал Кармен врасплох. Какое-то время она смотрела на него, потом покачала головой.
– Хорошо, – кивнул Арман, глядя ей прямо в глаза и сожалея, что заговорил с ней.
Вошел Ричи, жуя жвачку, с наполовину застегнутой ширинкой и с журналом под мышкой.
– Ё-мое, Птица, ты опять хаваешь? Я ж те показывал, каким ты можешь стать!
Арман отодвинул пиццу, наклонился над столом, провел ладонью по животу и покосился на Ричи. Тот, усевшись за стол, открыл журнал и показал Кармен фотографию стодвадцатифунтового мужчины, лежавшего на кровати. Огромное тело и крошечная голова…
– Птица, – начал Ричи, не переставая жевать жвачку, – послушай, что этот мужик хавает. На завтрак два фунта бекона, дюжину яиц и десять рогаликов. На обед четыре бигмака, четыре двойных чизбургера, восемь порций картошки фри, полдюжины пирожков и шесть бутылок содовой. Ну как, я не отбил тебе аппетит?
Трепач хренов! Арман покосился на Ричи. Тот надул из жвачки пузырь и лопнул его.
– На ужин он съедает три бифштекса и гору картошки на гарнир. Птица, ты можешь себе представить, сколько этот парень срет? – Ричи покачал головой, разглядывая картинку в журнале. Когда он поднял голову, его рот растянулся в улыбке. – Знаешь, кто мог бы стряпать для этого мужика? Старушка Донна. Для нее это все равно что варганить жратву на весь долбаный тюремный блок! – Ричи повернулся к Кармен. – Донна Малри – зазноба Птицы. Кармен взглянула на Армана и спросила:
– Почему он зовет тебя Птицей?
Арману понравилось, что она это спросила. Ее вопрос напомнил ему, кто он такой или кем был раньше.
– Меня вообще-то зовут Черный Дрозд, – сказал он ей с едва уловимой улыбкой.
– Он и Донна намыливались смотаться в Мемфис, – хмыкнул Ричи, лопая свой пузырь из жвачки. – Хотели побывать в «Грейсленде» и поглазеть на могилу обалдуя Элвиса Пресли. Правда, Птица?
Вот ведь сучара, этот панк! Хоть бы подавился своей жвачкой…
– И что дальше? – усмехнулся Арман, не отводя от него взгляда.
– Донна, эта потасканная телка, раньше была надзирательницей. Знаешь, просто сохла по зэкам. – Ричи подмигнул Кармен. – И я скажу те почему, ежели хочешь знать… – Ричи помолчал, надул пузырь розового цвета, очень большой…
Правая рука Армана вынырнула из – под пиджака, сжимая браунинг. Ричи не смотрел на него. Арман передернул затвор, досылая патрон в патронник. Теперь он не спускал глаз с розового пузыря.
– Сейчас ты получишь свое, как и все остальные, – сказал Арман, он же Черный Дрозд, он же Птица, и выстрелил прямо в середину розового пузыря. Звук от выстрела получился громким. Громче, чем ожидал Арман. Ричи дернулся, голова у него откинулась назад, а затем упала на журнал на столе.
Кармен даже бровью не повела. Арман поднялся, положил свой браунинг рядом с пистолетом Ричи, снял со спинки стула куртку Уэйна и накрыл голову и плечи Ричи. Кармен не мигая смотрела на куртку мужа, на надпись «Монтажные работы. Америка», на синие буквы на серебре, на брызги крови на стене…
