3 В Сяньяне птичий гам, взошла луна, Цветы накрыли землю, как парчою… Так что ж тоской весна моя полна? С чего я пью перед такой красою? Богат ли, беден и когда умрешь — Все сочтено давно судьбой предвечной, А в чарке — жизнь и смерть ты обретешь, Кто в силах знать, чем век его помечен?! Ни Неба, ни Земли хмельному нет, Подушка для него всего дороже, Ведь даже тела потерялся след… Такого чувства выше быть не может! 4 Тоска приходит сотнями дорог, Но у меня тут — сотни три бокалов, Без них тоску прогнать бы я не смог, Тоска бескрайня, если зелья мало. Я знаю мудрость, что несет вино, Оно в безбрежность душу раскрывает. Пусть кто-то уморил себя давно, А кто-то бедствует и голодает… Коль не познать веселия сейчас — Что слава запоздалая, пустая? Клешня от краба — Сок Златой для нас, А холмик сусла — это холм Пэнлая. Ты доброго вина не избегай — С луною вознесешься в горний рай! 744 г., весна, Чанъань
№ 2. Вино — не злая дурманящая стихия, а благородное очищающее Зелье. Оно благословлено и Небом, и Землей, иначе не существовало бы ни Винного созвездья из трех звезд (на современных картах — часть созвездия Льва; в древних книгах оно упоминается как флажок (вывеска) над винным домом), ни Винного источника с винным привкусом в пров. Ганьсу, по преданию, открытого ханьским императором У-ди.
№ 3. Уже растерявший свои идиллические представления об императорском дворе как средоточии мудрости (Сяньян, столица империи Цинь, здесь выступает как метоним Чанъани), поэт утверждает подлинную истину — в вине, которое преодолевает даже судьбу.
№ 4. Стихотворение поэта, уже готовящегося подать прошение об отставке от императорского двора, проникнуто историческими символами, расширяющими смысл: сюжет о Бо И и Шу Ци времен династии Шан, которые в знак протеста против узурпатора У-вана уморили себя голодом на горе Шоуян (в пров. Хэнань); о талантливом ученике Конфуция, Янь Хуэй (521–490 гг. до н. э.), который бедствовал и рано умер (в трактате «Луньюй», Х1, 7, приводятся слова Конфуция: «Был Янь Хуэй, вот он философ. К несчастью, коротка судьба, и он безвременно почил. Теперь уж нет таких!» — пер. А.Е. Лукьянова), и всему этому противопоставляется вольность души, даруемая вином (золотой сок — так называли расплавленное золото, из которого даосы изготавливали эликсир бессмертия) и уносящая в бессмертие (Пэнлай — мифический остров бессмертных в Восточном море).
В беллетризованной биографии поэта есть такая сцена: «С каждой чашей вина обострялся дух Ли Бо, и речи лились рекой, стихи журчали в голове, как ручьи, и он все напевал и напевал их. Чжан Сюй … принялся записывать их, строка за строкой стремительными иероглифами. Комната плавала в дыму. Закончив, все повалились на циновки, а Ли Бо с пузатым чайником вина в руке принялся во весь голос петь то, что записал Чжан: „Не будь столь любо Небесам вино — / Там не было бы Винного созвездья …“. Голова стала тяжелой а ноги невесомыми, и он повалился на циновку, опрокинув пузатый чайник, и остатки вина из него разлились вокруг… Тени людей исчезли одна за одной. Ли Бо ощутил разочарование и почувствовал себя совсем одиноким. Огляделся по сторонам — никого. Взглянул на небо — там одна лишь луна, высоко над головой. Он поднял бокал и заговорил с луной: „Ах, луна, луна, когда наступает ночь и затихают люди, только ты и блуждаешь по небу. Тебя не тяготит одиночество и молчание? Разве в глазах людей ты в чистом небе не столь же одинокое создание, как и я? Ночь изначально была миром, захваченным мраком, а ты своими лучами разбиваешь этот мрак, светишь людям…“ Луна молчит в пустоте и не движется…»
