смешно. Сечешь?
– Такой вывод относительно каламбуров у меня отчасти напрашивался после обдумывания твоих замечаний, сделанных две беседы назад. Рад, что он подтверждается.
– Майк, ты молодец, ты делаешь успехи. Ту сотню хохмочек мы с Ваечкой прочли.
– С Ваечкой? Ты имеешь в виду – «с Вайоминг Нотт»?
– Чего? Ах, да. Ваечка, Вай, Вайоминг, Вайоминг Нотт – это всё одно и то же. Но говорить ей: «Да, Вай» больше не надо.
– Хорошо. Я больше не буду пользоваться этим каламбуром, Ман. Гаспажа, вы дозволите мне называть вас впредь «Ваечкой»? Я просмотрел словарь, и мне кажется, что односложная форма обращения в довольно большом числе случаев может породить невольные каламбуры при звуковом оформлении высказываний.
Вайоминг похлопала глазами, но выдала ответик в струю.
– Само собой, Майк. Я больше всего люблю, когда меня называют «Ваечкой».
– Впредь непременно буду называть вас «Ваечкой». Ваечка, но ваше полное имя тоже может оказаться поводом для недоразумения, поскольку звучит идентично с названием административной единицы в Северо-западном губернаторстве Северо-Американского директората.
– Я знаю, я там родилась, и родители поэтому меня так назвали. Но я те места плохо помню.
– Ваечка, как жаль, что по этому каналу нельзя передать визуальную информацию! Вайоминг представляет собой прямоугольник, лежащий между сорок первым и сорок пятым градусами северной широты и сто четвертым градусом тремя минутами и сто одиннадцатым градусом тремя минутами западной долготы в системе координат, принятой на планете Земля. Таким образом, площадь Вайоминга составляет двести пятьдесят три тысячи пятьсот девяносто семь и двадцать шесть сотых квадратного километра. Он представляет собой несколько плоскогорий с ограниченным плодородием, разделенных горными хребтами повышенной естественной красоты. Он сравнительно редконаселен, но в период 2025—2030 годов население значительно возросло вследствие перемещения контингентов в соответствии с «Планом обновления Большого Нью-Йорка».
– Это было еще до моего рождения, – сказала Ваечка. – Но я об этом знаю. Мои дедушки и бабушки оказались в числе перемещенных, так что можно догадаться, почему я оказалась на Луне.
– Мне продолжить описание административной единицы, носящей название «Вайоминг»? – спросил Майк.
– Не надо, Майк, – вмешался я. – Ты ведь способен говорить на эту тему бесконечно.
– Девять и семьдесят три сотых часа чистого речевого времени при нормальной скорости речи без учета длительности ответов при дополнительном опросе.
– Так я и думал. Возможно, когда-нибудь Ваечке захочется послушать. Я тебе позвонил не ради этого, а ради того, чтобы ты знал, что существует Вайоминг более чем повышенной естественной красоты безо всяких там плоскогорий.
– Но с ограниченным плодородием, – добавила Ваечка. – Манни, если ты намерен и дальше проводить параллели, проведи себе и эту. Но Майка не интересует, как я выгляжу.
– Откуда ты знаешь? Майк, не желаешь ли, чтобы я продолжил описание Ваечки?
– Ваечка, меня глубоко интересует, как вы выглядите, поскольку очень хочу дружить с вами. Но я это знаю, поскольку у меня есть несколько ваших изображений.
– Откуда? Как? Когда?
– Я разыскал их и просканировал, как только услышал ваше имя. По контракту во мне хранится архив лун-гонконгского родильного дома. А там наряду с вашими историями болезни и данными обследований имеется девяносто шесть ваших снимков. Вот я их и просканировал.
Ваечку мою – как фейсом об тейбл.
– А что? Мы икнуть не успеем, как Майк с этим управится. Изволь свыкнуться с этой мыслью, – объяснил я.
– Но, господи! Манни, ты отдаешь себе отчет, что за снимки хранятся в роддоме?
– Понятия не имел.
– И впредь не имей! Надо же!
А Майк, будто нашкодивший щеночек, робчайшим голоском заскулил:
– Гаспажа Ваечка, если я вас обидел, то непреднамеренно, и прошу простить меня. И могу удалить эти снимки из своей оперативной памяти и закрыть архив роддома так, что вынужден буду производить просмотр лишь по настоятельному требованию персонала роддома и безо всяких ассоциативных соображений со своей стороны. Прикажете исполнить?
– Он может, – подтвердил я. – С Майком ты всегда можешь встречаться, как в первый раз. Не то что с людьми. Он способен полностью забыть, не порываться вспомнить и не думать о чем-то, даже если потом попросят. Так что, если тебе случаем что не в дугу, прими предложение.
– Бр-р-р… Нет, Майк, ты можешь их смотреть, сколько влезет. Но ни в коем случае не разрешай Ману.
Майк долго колебался – секунды четыре, а то и больше. По-моему, такого рода дилеммы способны довести менее мощные компьютеры до нервного раздрипа. Но Майк – Майк справился.
– Ман, мой единственный друг, следует ли мне принять эту инструкцию к исполнению?
– Прими и руководствуйся, – ответил я. – Но, Ваечка, ты непредусмотрительна. И можешь быть за это справедливо наказана. В следующий раз, когда я буду там, Майк мне все твои снимки отпечатает.
– Первый экземпляр в каждой серии, – предложил Майк. – Насколько позволяют судить результаты ассоциативного анализа данных такого рода, этот снимок с каллистической точки зрения удовлетворил бы любого здорового взрослого самца вида Homo Sapiens.
– Ваечка, ты как насчет этого? В виде расчета за яблочный пирог?
– Бр-р-р… Снимок, где у меня волосы в полотенце завернуты и я стою на фоне сетки без следа макияжа? Ты что, со своего ума химического спятил? Майк, не подпускай Мана к этому снимку!
– Не подпущу. Май, эта личность из тех, кто «не-дураки»?
– Для девушки – вполне не дура. Девушки, Майк, – интересный народ. Они способны делать выводы при меньшей базе данных, чем ты. Может, переменим тему и разберем твою сотню?
Переменили. Развернули распечатку, сообщили оценки. Попытались объяснить Майку хохмы, которых он не сумел понять. С переменным успехом. Но крепко споткнулись на тех, которые я пометил плюсом, а Ваечка минусом, и наоборот. Ваечка спросила у Майка его собственное мнение о них.
Надо бы спросить об этом до того, как мы сообщили свои оценки. А так этот малолетний прохиндей всякий раз соглашался с ее мнением и не соглашался с моим. Было ли это его мнение по-честному? Силился ли он таким образом подсластить новое знакомство, чтобы побыстрее превратить в дружбу? Или шутки строил надо мной в своем стиле, будучи чурка в вопросах юмора? Не знаю, не спрашивайте.
Но когда мы закончили дело, Ваечка написала на дощечке для заметок при телефоне: «Манни, МВ = 17, 51, 53, 87, 90, 99. Майк – „она“».
Я прочел, пожал плечами.
– Майк, я двадцать два часа не спал. Вы, детки, балакайте, сколько влезет. Я тебе завтра звякну.
– Доброй ночи, Ман. Добрых снов. Ваечка, а вы тоже хотите спать?
– Нет, Майк, я вздремнула. Но, Манни, мы же не дадим тебе спать, разве нет?
– Нет. Когда я хочу спать, то сплю, – сказал я и взялся достилать постель.
– Извини, Майк, – сказала Ваечка, встала, взяла у меня дощечку: «Потом объясню. Кимарни, таварисч, тебе нужней, чем мне. Кинь косточки».
Я не стал спорить, кинул косточки и заснул, как провалился. Помню сквозь сон какие-то хихиксы и писки, но неясно, поскольку толком не просыпался. Потом проснулся и мигом пришел в себя, когда понял, что слышу два женских голоса: один – теплое контральто Ваечки, а другой – сладчайшее колоратурное сопрано с французским акцентом. Ваечка хрюкнула в ответ на что-то и сказала:
– Отлично. Мишеллетта, прелесть моя, я тебе позвоню. До скорого, роднуша.
– Чудесно. Доброй ночи, роднуша.
Ваечка встала, обернулась.
– Что за подружка у тебя? – спросил я. Еще мысль была, что в Луна-сити она никого не знает, стало
