На следующий день Первуша познала райское счастье. Она первый раз за последние месяцы отдохнула, поела по-человечески, новый хозяин дал ей выпить кружку пива. У Никиты не было жены. Никто не ругался, не подгонял «безрукую козу», не давал подзатыльники, не грозился посадить на хлеб и воду. Единственное, чего ей не хватало, это похотливых взглядов половца. Сейчас бы она была бы не против, мужчины у нее не было с самой весны. Хотя, пожалуй, нет. У бывшей княгини, отдохнувшей и сытой, проснулась гордость, или её остатки. В доме Никиты, в Карачеве, нет служанок, только истопник и охрана. Дом обычный, пятистенок с русской печью. Первуша заметила, у «господ» всегда в доме «русская печь». Любят «господа» тепло и чистоту, боятся насекомых и грызунов.
Всем известно, в богатом доме должно быть много тараканов. Всё у чужаков, не как у людей. Дров изводят уйму. Зачем Никита держит каждый день натопленную баню?
Чтобы в любой момент мог помыться. Вдруг он в дороге вспотеет или пропылится!? А ездит он по своим делам много. Внешне, князь выглядит небогатым, одет просто, ни золотого шитья, ни самоцветов, но спросит Первуша, что такое Никита пишет, оказывается, он деньги считает. Не успела Первуша освоиться, а Никита отдохнуть с дороги, зачастили гости. И все денег просят. Думала Первуша, что Коробов старший всему голова, ошибалась. Просил, умолял «дядя Вова» племянника дать ему денег на «фабрику», тот согласился только в обмен на «слезогонку».
Живется у Никиты весело. Человек он добрый. Две его наложницы как сыр в масле катаются. Ни в чем им отказа нет.
Одно плохо — вина Никита много пьет. Крепкое то вино. Никита говорит «спирт», Валера смеётся — «самогон». Валентин ругает — «сивуха». Никита никогда не пьянеет, не то, что братья. Другие, совсем стыдно говорить, от малой части «спирта» под столом валяются. Как-то приходили в гости братья Любы, первой жены Олега, все огромного роста, крупнее Валеры. Так те давно уснули, а братья еще часа два вино пили, песни пели. Песни Никита поет лучше всех. Он и на «гитаре» играть умеет, только эту гитару никто сделать не может. Веселые песни Никита поет, особенно, когда травку «курит». Он Первуше давал покурить, не понравилось ей, будто сумасшедшая Первуша сделалась от этой травы. Особое спасибо Никите за стирку. Чистюля Никита не меньше братьев. Но он позволил стирать белье на мельнице. Валера, год назад, собрал на ручье маленькую мельницу. Закладываешь в барабан две корзины белья, и само все стирается.
Они втроем всегда ходят стирать. Весело. Можно песни попеть. И обратно мокрое бельё легко нести. Что интересно, Росава и Фёкла своим прачкам разрешают стирать на мельнице бельё. А Вера, жена Валентина, считает, что мельница бельё рвет, мол, прачка Первуша руками лучше отстирывает. Тварь худосочная! Хорошо, что про мельницу эту Первуша сейчас только узнала, а то извелась бы совсем.
Никита не мог нарадоваться на Первушу. Такой спокойной, разумной и доброй женщины он раньше не встречал. Бывшая княгиня достойно несла свой крест, ничем и никому, не показывая своё высокое происхождение. Она легко ужилась с его девчонками. А еще Первуша была умна. Не изощренным умом Светланы, подкрепленным университетским образованием. Не логически-формальным умом братьев Коробовых, годным только для решения инженерных задач. Нет. Она была умна, в смысле мудра. Она сразу понимала, как правильно поступить, какова суть того или иного человека. Почему это не сработало в случае с Олегом, непонятно. Виной детская любовь к нему, или мудрость у Первуши появилась потом, после двух месяцев тяжелого рабского труда прачкой. Никита любил поболтать вечерами с Первушей. Послушать её оценки. Девчонки зевали, в ожидании конца разговора. То одна, то другая мимоходом обнимали его, демонстрируя пышную грудь. В разговор не встревали, на Первушу не злились. Их любовь и преданность Никита оценил. Он считал, что, именно, их любовь спасла ему жизнь. Они были уверены в нем. И он отвечал им тем же. Несчастье сроднило их. Стоило пройти по краю, чтобы узнать, как тебя любят, как любишь ты.
Поражение стало очевидно князю Изяславу еще до начала сражения. Он не мог знать, что конница Карачева захватила обоз и блокировала дорогу с тыла, огромная масса половцев растянулась на две версты, заполнив собой всю долину, еще настолько же растянулась меньшая по численности рать Изяслава. Половцы двигались неторопливо, стараясь объезжать небольшие, незаметные ямки-ловушки, берегли лошадей. Изяслав не мог себе это позволить, его конница постоянно атаковала, поэтому волей-неволей находилась в движении. Лошади падали, ломали ноги, строй распадался, терялся темп, а противник в последний момент уклонялся от сражения, уходил, отступал, и всё приходилось начинать снова. Карачевские изуверы безжалостно губили коней, переломы у лошадей никогда не лечили, животных резали на мясо. Князь не мог сдержать слез, глядя на их мучения. Как только ратники Изяслава втянулись в горловину выхода из долины, в самой долине разверзся ад. Князь держался в конце своего войска, не из-за трусости, он хотел сберечь любимого коня. Изяслав услышал сотни хлопков, он обернулся и увидел долину в дыму. Испуганные лошади половцев заметались, напуганные шумом, но всадники сами заверещали в ужасе. Жуткое гудение огромных «шмелей» испугало даже Изяслава, известного своей удалью и бесстрашием.
Никита приказал своим войскам, находящимся в оцеплении, в лесу, вокруг долины, занавесить мокрой тонкой тряпкой лицо, чтобы дышать и смотреть сквозь ткань. Множество «пчеловодов» страдало только от воздействия жутких «гуделок», несмотря на заткнутые мхом уши. Ослепленные половцы стали рассыпаться по сторонам дороги, пытаясь найти пути отступления или прорыва. Только добравшись до леса, кочевники поняли, что оказались в ловушке.
Прискакал гонец и сообщил Изяславу, что враг перешел в наступление, его тяжелая кавалерия разбила лучший его полк, дружинники бегут и сдаются в плен. «Хитрецу Удатному было достаточно одного урока. Пора посылать посольство — договариваться», — подумал князь, и совершил очередную ошибку. Дым над долиной рассеялся и Изяслав увидел, что кавалерия Карачева заняла всю дорогу, проходившую по долине. Он узнал, известные ему, цвета карачевского знамени, и подумал, что со стороны Чернигова войско возглавляет «князь» Никита, а с тыла атакует Коробов, известный своей мягкотелостью и непонятной добротой. Изяслав послал посольство к Коробову, а оно попало в ставку Никиты.
Идея выпороть послов пришла Никите в голову спонтанно. Те прибыли гордые и важные. Начали требовать свободного прохода домой. Голос старшего боярина напомнил Никите черниговского воеводу, который приказал его сечь розгами. Что-то щелкнуло в голове Никиты. Послов пороли быстро, но качественно.
— Не выживут, — хмыкнул Никитин воевода.
— Главное, чтобы дотянули до князя, и передали мой ответ.
— Толмач передаст, его не били.
— Толмач-то боярам, зачем понадобился? — удивился Никита.
— Положено.
Изяслав, молча, выслушал предложение Никиты. Сдаваться на милость победителя было страшно. Его милость он видел перед собой.
«Из посольства никто не выживет», — подумал князь, — «а если нас так же будут пороть? Попробуем прорваться».
Неразбериха в управлении войсками, разделенными на две части, привела к оглушительному успеху. Счастливчик не знал о посольстве, не подозревал ни об «успехах» переговоров, ни о принятом князем Изяславом решении. Он убедился, что половцы бегут, и отправил в атаку тяжелую конницу. Пора было завершить разгром, бежать дружинникам князя было только в лес, бросая лошадей и доспехи, долина была занята, войска Изяслава окружены. Громадные воины, в тяжелой броне, на огромных конях были вдвое тяжелей обычного всадника. И всадник, и конь были защищены железом. Они легко спихивали дружинников князя Изяслава на обочину дороги, топтали упавших, убивали неосторожных.
