из темноты на него бросились несколько человек. Его выпихнули на улицу, где уже стояла тюремная машина. Кто-то ударил его по ногам, он стал падать, но его подхватили, втащили в машину, и она бешено сорвалась с места.
Глава 52
Шрагин с первого же момента понимал, что схватили его не случайно. Весь вопрос в том, что они о нем знают. Во всяком случае, от него они ничего, кроме известной им фамилии, не узнают, чего бы это ни стоило. Это было для него настолько ясно и непреложно, что думать об этом не было никакого смысла. Главная тревога была в другом: один ли он взят? Если арестованы все — ясно, что это результат вольного или невольного предательства Григоренко. Если же других не тронули, еще сегодня вступит в действие специальная схема, по которой на его место становится Демьянов, и работа группы будет продолжаться, а ради этого можно пожертвовать и жизнью. Но если Григоренко вынудили назвать все имена и группа уже в руках гестапо, как он тогда должен вести себя? Вот это следовало обдумать…
Может случиться, что палачи сломили уже не одного Григоренко, тогда очные ставки с ними убедят СД, что он руководитель группы, и после этого его молчание особого значения для следствия иметь не будет. А что в этом случае молчание может дать ему самому? Это тоже следовало обдумать…
Вот очень важное: узнав, что от группы через фронт пошел Харченко, гестаповцы могут устроить ему ловушку, когда он будет возвращаться с радистом и снаряжением. Для этого СД нужно будет только заставить одного из сломленных действовать по их указанию.
В это время Григоренко снова привели в кабинет Релинка, и он сразу почувствовал, что отношение к нему изменилось. Уже по пути из одиночки, когда он замешкался перед лестницей, сопровождавший его Бульдог двинул его кулаком в спину. А Релинк сейчас смотрел на него с такой страшной улыбкой, что он невольно отвел глаза.
— Ну, господин Григоренко, не припомнили ли вы о себе еще что-нибудь интересное для нас? — спросил Релинк.
— Я сказал все, — ответил Григоренко.
— Тогда в попытке обмануть нас я должен обвинить некоего Гранта, — повысив голос, сказал Релинк. Это был его первый пробный шаг для выяснения вопроса о таинственном авторе радиограмм.
Григоренко знал о кодированном названии группы и в первое мгновение не сумел скрыть, как он поражен. Релинку этого безмолвного признания было вполне достаточно, по крайней мере на первое время.
— Ну что, Григоренко? — продолжал Релинк. — Позвать сюда Гранта и будем обвинять его во лжи? Боюсь только, что вам от этого не поздоровится. Грант — человек серьезный.
— Я не разобрал, о ком вы говорите? — наивно начал отступление Григоренко.
— Ах, не разобрали? Грант! Грант! Разобрали? — Релинк показал Бульдогу на Григоренко и сказал: — У него что-то плохо со слухом, посмотри.
Бульдог быстро подошел к Григоренко и с ходу ударил его кулаком в лицо. Григоренко отлетел в угол комнаты и упал, опрокидывая стулья. Второй гестаповец поднял его и усадил на стул посреди комнаты.
Григоренко осмотрелся по сторонам и остановил отупело-испуганный взгляд на Бульдоге, который уже, как прежде, сидел в кресле у стены.
— Сюда, сюда смотри, красная сволочь! — крикнул Релинк по-немецки.
Григоренко послушно повернул лицо к нему.
— Э, ты, я вижу, понимаешь по-немецки. Приятная новость.
Григоренко действительно последнее время уже неплохо понимал по-немецки и сам пытался разговаривать.
С этой минуты Релинк допрашивал его по-немецки. И хотя он часто вынужден был прибегать к помощи переводчика, чтобы уточнить сказанное арестованным, все же так ему работать было удобнее: полный перевод допроса очень замедлял его темп.
— Так что же вы скажете нам, Григоренко, по поводу Гранта? — спокойно спросил Релинк.
— Не знаю я никакого Гранта, — мотнул головой Григоренко. Он решил, что гестаповцы знают откуда-то только это кодированное название их группы, и думают, что это чье-то имя, и ловят его теперь на этот голый крючок.
— Ах, не знаете! — Релинк сделал знак Бульдогу, и тот, на раз не спеша, пошел к Григоренко.
— Погодите! — закричал Григоренко. Релинк жестом остановил Бульдога.
— Хорошо, подождем немного. А пока чисто теоретический вопрос: может так быть, что Грант знает вас, а вы его не знаете?
— Конечно, может, — поспешил ответить Григоренко. — Мало ли кто может меня знать!
— Вы такой популярный в этом городе человек?
— Я никакого Гранта не знаю.
По знаку Релинка стоявший позади Григоренко гестаповец быстрым выверенным движением скрутил ему руки за спину и привязал их там к спинке стула. Затем он прикрутил веревкой к ножкам стула и его ноги. Этот прием допроса Релинк называл «танец со стулом».
Перед Григоренко появился гестаповец с резиновым четырехгранным бруском в руках. Он методически и торопливо расстегнул все пуговицы своего кителя.
— Для начала медленный блюз без головы, — негромко распорядился Релинк.
Первый удар — по груди. Затем, сделав шаг с поворотом, гестаповец бил чуть ниже плеча, еще шаг с поворотом — и удар по шее. После третьего удара Григоренко обвис и начал падать вперед, но гестаповец удержал его за спинку стула. Еще шаг с поворотом — еще удар. Новый взмах бруска…
Григоренко закричал.
— Пусть дама немного отдохнет! Танец нелегкий, — сказал Релинк и, выйдя из-за стола, стал вплотную перед Григоренко.
— Не надо кричать и не надо обижаться. Ты же не знаешь, что это самый новый метод лечения туберкулеза.
Гестаповцы захохотали.
Взяв себе стул, Релинк сел лицом к лицу с Григоренко и спросил сочувственно:
— Больно? Ничего не поделаешь, не всякое лечение приятно. А теперь отвечай коротко и точно на мои вопросы. В каком году родился?
— В девятнадцатом, — прохрипел Григоренко.
— Где?
— В Харьковской области, село Федоровка.
— Значит, ты не местный житель?
— Нет.
— Как здесь очутился?
Григоренко не отвечал. Он только в это мгновение сообразил, что автоматически сообщил о себе подлинные данные, а в его версии, приготовленной на случай ареста, данные были совсем другие В спокойной обстановке, не оглушенный болью, может быть, он и смог бы как-то согласовать сообщенные им подлинные сведения с версией, но сейчас он лишь вспотел от страха.
— Я приехал сюда… еще перед войной… Послали на работу… Инструктором физкультуры… — запинаясь, проговорил Григоренко, и это было уже из версии.
— Так, так, — Релинк вернулся за свой стол. — Вот твой паспорт. Почему здесь нет положенной отметки о работе в этом городе?
Григоренко молчал, не понимая, как у них мог оказаться его паспорт, который он, уходя к партизанам, спрятал в старой квартире.
— Ну, ну, отвечай быстрее! — крикнул Релинк. — Где штамп о работе?
— Не успел поставить, — ответил Григоренко.
— Ах, не успел! А почему в паспорте совсем другое место рождения?
