От Лангмана Релинк вернулся в дом Шрагина. Обыск там, конечно, ничего не дал. Сказав женщинам, что без его разрешения они не должны уезжать из города, Релинк поехал обедать. Спустя час он приехал в СД, вызвал Бульдога и спросил, как ведет себя Шрагин.
— Спокоен. Будто сидит не в одиночке, а в купе экспресса. Давайте лучше посмотрим на него здесь.
— Рано. Григоренко сюда, — распорядился Релинк.
— Он еще не очухался.
— Пусть врач сделает ему укол, и тащите. Живо!
Укол привел Григоренко в странное состояние. Он понимал, что его привели в этот кабинет на допрос, но что это означает для него, полностью не сознавал. Боль, которая оглушила его на предыдущем допросе, словно растворилась в нем, вошла во все поры его тела и, вроде, даже прижилась в нем и не лишала его больше сознания. А вот теперь ему угрожала новая боль, которой уже не раствориться, потому что он весь полон болью прежней.
Григоренко с ужасом следил уголком разбитого глаза за Бульдогом. Тех двух палачей, которые стояли позади него, он только слышал, знал, что они здесь, рядом. А вот там, у стены, на полу лежал черный, тускло лоснящийся резиновый брусок, заряженный болью. Он думал только об этом, и оттого сидевший за столом Релинк казался ему наименее опасным.
— Ну, Григоренко, продолжим нашу беседу, — негромко сказал Релинк и обнаружил, что арестованный его не слышит и смотрит на лежащий у стены резиновый брусок. Релинк усмехнулся крикнул во весь голос: — Эй, Григоренко! Внимание!
Григоренко неторопливо повернул к нему свое вспухшее лицо.
— Ты слышишь меня?
Григоренко кивнул головой.
— Тогда все в порядке. Вернемся к твоему знакомству с Грантом. Не вспомнил ты его?
Григоренко отрицательно повел головой.
— Ты что, говорить разучился? — закричал Релинк. — Отвечай, как положено человеку, языком. Не вспомнил Гранта?
— Н-нет, — Григоренко с трудом разорвал слипшиеся губы.
— Вот теперь ясно — не вспомнил. Но, может, ты знаешь его под другим именем? Внимание, Григоренко! Я сейчас назову тебе другое имя Гранта. Слушай! Его зовут Шрагин! Игорь Николаевич Шрагин!
Как ни был занят болью мозг Григоренко, все же имя руководителя группы ошеломило его, и он понял, где находится. Релинк конечно, видел, какое впечатление произвело названное им имя, и уже не сомневался, что Шрагин и Григоренко знают друг друга. Теперь надо ковать железо, пока горячо, и попытаться выяснить имена всех участников шайки. Релинк подошел к Григоренко:
— Ну, ты убедился, что мы все знаем. И право же, зря ты натерпелся от этого… — Релинк показал на резиновый брусок. — Зря, потому что Грант, он же Шрагин, уже давно сказал нам, что знает тебя.
— Этого не может быть! — вдруг твердо и ясно произнес Григоренко.
Релинк разгадал природу этой уверенности Григоренко и сказал почти задушевно, начиная новую, заранее продуманную атаку:
— Запомни на будущее: я никогда не говорю неправду. У меня просто нет времени выдумывать ложь. Итак, Шрагин сказал нам, что хорошо знает тебя. Снова не веришь? Слушай тогда какую он дает тебе характеристику: неумен, самоуверен, самонадеян, недисциплинирован. И что совсем уж обидно — трусоват. Только трусость, сказал он, могла заставить Григоренко бежать в больницу, где он и напоролся на гестапо.
Григоренко молчал. Его больной мозг кольнуло подозрение: что-то уж очень похоже на правду то, что он сейчас слышал.
Релинк подал сигнал Бульдогу, тот — своим подручным: круг, описанный кулаком в воздухе, — это знаменитая бульдожья «мясорубка».
Эта пытка была придумана с изуверски точным расчетом. Человека били, кололи финками, выламывали ему руки и при этом внимательно следили, чтобы он не потерял сознания полностью А когда человек оказывался на грани этого состояния, пытка прекращалась и Релинк задавал жертве вопросы. «Заглушить сознание, обнажить подсознание» — так научно Релинк определил задачу этой пытки.
— Ну, Григоренко, отвечай! — кричал Релинк. — Ты знаешь Шрагина? Знаешь?
Григоренко смотрел на него кровавыми глазами и молчал.
— Добавить, — тихо произнес Релинк и потом внимательно следил за глазами Григоренко. И когда их стала затягивать пелена, поднял руку: — Стоп! Отвечай, Григоренко, ты знаешь Шрагина?
— Знаю, — еле слышно ответил Григоренко.
— Укол, — распорядился Релинк.
Пока вызванный врач делал укол, Релинк нервно курил, смотря через окно на улицу.
После «мясорубки» и укола сознание Григоренко точно отделилось от него и стало существовать само по себе. Ему подчинялась только малюсенькая частица сознания, которая ведала всем, было связано с болью, расплавленным свинцом наполнявшей тело, и той, еще не изведанной, которая таилась в резиновом бруске. И когда Релинк опять подошел к нему, а резиновый брусок очутился в руках у Бульдога, эта малюсенькая частица его сознания напряглась до предела.
— Последний вопрос, Григоренко, и ты пойдешь спать, — громко сказал Релинк. — Ты должен назвать нам всех участников вашей банды. Ты понимаешь меня?
Григоренко молчал, не сводя глаз с резинового бруска в руках Бульдога…
Глава 53
— Надо подводить черту, — так сказал себе Шрагин, обдумав все в каменной тишине одиночки. Он не тешил себя безосновательными надеждами. Конечно, он будет бороться за жизнь до конца. Прежде всего надо выяснить, что им известно, но и это ему нужно знать главным образом для того, чтобы установить, что послужило причиной провала и каковы будут его последствия для дела. Очень важно, какой их ошибкой воспользовалась СД. Скорей всего провал мог начаться с Григоренко. Но Шрагин не считал его предателем. Он понимал, что Григоренко просто не мог стать полноценным разведчиком, это ему не было дано. Самолюбивый, самовлюбленный, а такие люди всегда не тверды характером. На минутном вдохновении, на порыве они могут даже совершить подвиг, но, оказавшись в положении обреченных, они, как правило, теряют мужество, а от человека, который потерял мужество, можно ждать чего угодно. Григоренко — человек именно такого склада, и если провал идет от него, виноват в этом не только и даже не столько он, Григоренко. Нельзя от человека требовать того, что ему не дано. Шрагин прежде всего винил себя. Наконец, может оказаться, что Григоренко и не виноват в провале. Так или иначе, надеяться на чудо глупо и надо подводить черту… Сделано все же немало. Впрочем, как можно это высчитать, с чем сравнить? Лучше сказать так: мы сделали все, что смогли, и то, что сделано, но пропало даром…
На войне час смерти не выбирают. И пока война не кончилась, ее закон непреложен: на место погибших становятся другие…
Шрагин был готов ко всему и хорошо знал, что его ждет. И желал себе он только одного — умереть так, чтобы даже его смерть была его победой над врагом…
Релинк торопился. Не давать подследственным возможности опомниться, не давать им времени на обдумывание хода следствия! В отношении Григоренко это помогло.
Первый допрос Шрагина Релинк назначил на утро. Хотел после хорошего сна быть со свежей головой. Но хорошего сна не получилось. Еще вечером он обнаружил, что волнуется и даже нервничает. Вот запись, сделанная им в дневнике в эту ночь:
«Завтра утром первая атака на персона грата. Черт возьми, я же довольно хорошо его знал, и он знал меня. Мы разговаривали. Я же мог взять его на год раньше. Перестрелять сотни воробьев, выдавая каждого за двоюродного брата орла, и знать при этом, что сам орел недосягаемо грозно парит над тобой, —
