водички поскорее, может, опомнится.
— А чернявая, видать, давно кончилась. Совсем захолодала, — певучим голосом жалостливо проговорила высокая худая старуха.
…Опомнилась Наташа в бараке. У нее сильно болела голова. Она не сразу поняла, где находится. Кругом были нары, на них лежали люди разных возрастов. Они стонали, бредили, кричали…
«Где Степа? Что с ним?» — Это была первая мысль, которая обожгла Наташин мозг.
Следом всплыли десятки разнообразных вопросов:
«Не попала ли в эшелон фашистская бомба? Уцелели ли ее спутницы? Заняли ли немцы город? Уехал ли муж? И кто принес ее, Наташу, сюда?»
Вопросы мелькали, как в калейдоскопе, и ни на один из них она не могла найти ответа.
Когда Наташе сказали, что в городе гитлеровцы, ее охватило чувство ужаса: оказаться во власти оккупантов?! Надо что-то предпринять немедленно… Что?
Но физическая слабость снова крепко сковала ее.
Несколько дней пролежала она на грязной соломе наедине со своими тяжелыми, беспросветными думами.
Высокая худая колхозница пришла навестить Наташу и принесла ей молоко и черный хлеб. Певучим голосом уговаривала больную немного поесть.
От раненых заводских рабочих колхозница узнала, кто Наташин муж, и в тот же день пошла в город.
Разыскать инженера Глинского оказалось нетрудно. Он жил на своей квартире.
Когда Сергей Александрович вошел в барак, Наташа бросилась к нему.
Значит, прошлое не исчезло безвозвратно… Они вместе с Сергеем уйдут к своим. Впервые в жизни Наташа почувствовала, что нуждается в поддержке мужа.
Оглядываясь кругом, Глинский говорил:
— Мне кажется, я сойду с ума не только от счастья, что нашел тебя, но и от того, что пришлось тебе перенести. Но где же Степа, где наш мальчик?
— Не знаю… Он остался с Асиной мамой… — Наташа рассказала мужу все, что знала сама.
— Поезд ушел, это многие видели. Я хочу верить, что Степу успели увезти. Надо скорее добраться к своим. Я готова не только идти пешком — ползти.
— Конечно, мы уйдем, Наташа. Надо только, чтобы ты немного окрепла. А сейчас — едем! — Сергей Александрович бережно взял жену под руку.
Наташа сердечно простилась с больными. У входа в барак стоял знакомый серенький «Оппель». Наташа молча села в машину.
Радостно возбужденный, Сергей Александрович не сразу заметил, что Наташа вся сжалась:
— Почему ты остался в городе, Сергей, и свободно разъезжаешь на собственной машине? — в упор спросила она.
Глинский ответил жене спокойно, но в голосе его звучала скрытая обида:
— Ты же догадываешься, родная, — я остался здесь не по своей охоте. Мне были даны точные указания: если не удастся эвакуировать цехи, то я должен взорвать их. Но немецкие танки ворвались в город так неожиданно, что я временно потерял связь со своими людьми. Уйти, не выполнив задания, я не имею права. Я должен войти в доверие к гитлеровцам, чтобы получить возможность свободно бывать на заводе. Кое-чего я уже добился: меня назначили инженером. Остальное тебе должно быть ясно.
— Прости меня, — шепнула Наташа. — Кругом такой ужас, так все отвратительно, я совсем потеряла голову.
— Ты права: страшно и отвратительно, — повторил Глинский. — Но мы должны выполнить наш долг. Ты можешь во многом помочь. Тебе тоже придется играть роль. Нелегко будет, знаю…
— Найдем ли мы нашего Степу? Жив ли он? — голос Наташи сорвался, и она горько заплакала.
Машина мчалась по шоссе. Сергей Александрович, склонившись к рулю, старался скрыть, что происходит у него на душе. Он слишком хорошо знал свою жену и не надеялся, что она простит ему трусость. Оставался один выход: обмануть ее. Что будет потом, он старался не думать. Наташа как можно дольше не должна догадываться о его положении.
Дорогой Сергей Александрович предупредил Наташу о «квартирантах».
— Я постараюсь оградить тебя от разговоров с фашистскими офицерами, скажу, что ты больна…
Но Сергей Александрович напрасно рассчитывал на тактичность своих квартирантов. Несмотря на его просьбу не говорить с его женой на темы, которые могут ее волновать, фон Бринкен при первой же встрече в упор спросил Наташу:
— Как вы смотрите на то, что ваш муж работает у нас?
Наташа равнодушно посмотрела на него и вяло сказала:
— Я чувствую себя еще настолько плохо, что не имею возможности интересоваться делами мужа.
— Вы ответили совсем, как чистокровная немка, дорогая фрау, — весело рассмеялся подошедший в этот момент капитан Ауэ.
— А как вы смотрите, госпожа Глинская, на то, — продолжал спрашивать фон Бринкен, — что ваш брат тоже служит у нас?
Лицо Наташи побледнело.
— Вы ошибаетесь, господин обер-лейтенант! — Она с трудом сдерживала волнение.
— Ваш муж может подтвердить, — с усмешкой возразил офицер.
— Успокойся, Наташа, — попробовал вмешаться Сергей Александрович.
— Да, да, успокойтесь, дорогая фрау, — подхватил фон Бринкен. — Ваш брат прекрасно устроен, он переводчик господина коменданта. И только сегодня я слышал, полковник фон Роттермель очень доволен им.
Наташа поморщилась: уж очень нагло врал немецкий обер-лейтенант.
— Объясни мне, в чем дело? Почему этот Бринкен так странно говорил о Викторе? — спросила Наташа мужа, когда они остались вдвоем.
Растерянный, с трудом шевеля дрожащими губами, Сергей Александрович тихо ответил:
— Не сердись на меня, но ты еще такая слабая, я боялся расстроить тебя.
Сбиваясь и путаясь, он передал Наташе все, что узнал о Викторе.
Наташа не дослушала мужа до конца. Смертельная бледность залила ее лицо. Казалось, она не переживет этого страшного известия.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Наташа, еще не окрепшая после контузии, с трудом переносила новое потрясение. Лечивший ее врач потребовал, чтобы она хотя бы несколько дней провела в постели, ей нужен полный покой. Сергей Александрович был в отчаянии: Наташа потеряла так много сил, а впереди тяжелые дни в оккупированном городе. Столько мучений перенесла Наташа, выдержит ли? От одной мысли, что он может потерять жену, Глинскому становилось страшно.
«А где наш Степа, наш единственный сын? — думал Сергей Александрович. — Что с ним будет? Кто его приютит? Война только началась, неизвестно, когда она окончится. А я даже не имею права говорить с Наташей о нашем сыне. Нельзя ее волновать, но ведь она все равно думает о нем и о Викторе. Виктор… Не ожидал, не думал, что так получится…»
Глинский теперь избегал фашистских офицеров, особенно фон Бринкена. Его он считал прямым виновником Наташиной болезни. Ведь предупреждал, просил ничего не говорить о Викторе Кирееве. Этот негодяй тупица фон Бринкен мог убить Наташу своим сообщением.
Однако офицеры, казалось, совсем не обращали внимания на изменившееся к ним отношение инженера. Они чувствовали себя в квартире Глинского хозяевами. Уходили и приходили, стуча дверями,
