— Я буду ждать, очень, очень ждать вас, — ответила Ляля.
— Почему вы не хотите поехать к родителям? — осторожно спросил Лялю Юрий Петрович.
Он уже более получаса сидел вдвоем с Лялей (Тамара ушла куда-то), говорил о разных пустяках и все время помнил просьбу Киреева. Наконец решился задать вопрос.
— Я не могу, — коротко ответила Ляля.
— Не можете? Что же мешает вам?
— Не надо спрашивать, Юрий Петрович, не скажу.
— Это не простое любопытство, Ольга Александровна. Я должен помочь вам уехать. Я дал слово…
— Слово? Кому? Я ничего не понимаю! — Ляля встревожилась не на шутку.
Юрий Петрович коротко рассказал о своем разговоре с Киреевым. Николай Николаевич находит, что после истории с иностранным журналистом Ляле нельзя оставаться в Москве.
— А вы… тоже этого хотите?
— Вам надо уехать.
— Если так, я согласна. Распоряжайтесь. Что я должна сделать?
— Завтра же подайте вашему редактору заявление об уходе. Я зайду к нему и от имени ваших родителей попрошу ускорить освобождение от работы.
— Зайдете? Проверить? Не беспокойтесь — подам заявление… Уеду… раз вы этого так хотите.
— Не обижайтесь, Ляля, — тихо сказал Юрий Петрович, — совсем я этого не хочу, но так надо.
Он встал и сказал прощаясь:
— Сейчас я буду в Москве довольно долго и, вероятно, сумею вас проводить. Завтра вечером хотел бы зайти к вам, если вы не заподозрите, что «проверяю» вас.
Утром Ляля подала заявление об уходе по семейным обстоятельствам. Ее отпустили сразу.
Во второй половине дня Юрий Петрович зашел в редакцию.
— Не беспокойтесь, все уже в порядке, — вежливо, но сухо предупредила его Ляля, — вот документ. — Она показала свое заявление об уходе с резолюцией редактора. — Теперь пойду отдам в отдел кадров.
— Я подожду вас и потом провожу до дома. Можно? — спросил Юрий Петрович. Ему казалось немыслимым просто встать и уйти.
Дорогой Ляля говорила о самых обыденных вещах, связанных с предстоящим отъездом. Даже поблагодарила Соколова за внимание и помощь. Он взялся достать железнодорожный билет и обещал также отвезти ее на вокзал, посадить в поезд и попросить проводника позаботиться о ней в пути.
— А это вам на дорогу, — Юрий Петрович неловко протянул сверток, который все время держал в руках.
Ляля поблагодарила.
— Конфеты! — сразу определила она, — это же замечательно! Я не решалась пригласить вас пить чай, у меня кончился сахар — пайка мне хватает не больше чем на неделю.
За чаем Ляля шутила, смеялась и вдруг как-то странно притихла. Лицо ее сильно побледнело и стало неподвижным, словно застыло.
— Что с вами? Вам плохо? — испуганно спросил Юрий Петрович.
— Я люблю вас, — печально сказала Ляля.
Какой-то комок в горле мешал Юрию Петровичу говорить. Ляля продолжала сидеть молча, — застывшее олицетворение скорби и отчаяния. Наконец Соколов взял себя в руки:
— Большая вы фантазерка! — ласково произнес он. — Вы забываете, насколько я старше. Впереди у вас целая жизнь, и вы испытаете настоящее, большое чувство.
У Ляли дрогнули губы.
— Не понимаете вы! — с силой вырвалось у нее. — Да и слов не найду… Все слова какие-то обыкновенные… Но нет у меня больше сил скрывать свою совсем ненужную вам любовь.
Со страстной горячностью она рассказала Юрию Петровичу, как с первой встречи полюбила его, все время только о нем и думала. Боялась, что он догадается и будет смеяться над ней. Он-то не догадался, а вот Киреев скоро заметил… предостерегал… намеками…
— А я… все равно… — Ляля стремительно сорвалась со стула и убежала в кухню.
Юрий Петрович поднялся, хотел пойти вслед за ней, но раздумал и снова тяжело опустился на стул.
Ляля вернулась нескоро… Видно было, что она умылась, вероятно, чтобы скрыть следы слез.
«Бедная чудесная девочка! — подумал Юрий Петрович. — Да разве я имею право воспользоваться ее порывом — связать ее жизнь со своей. Что я дам взамен?»
Тамара застала их молчаливыми, сосредоточенными.
— Как тебе не стыдно, Лялька, — громко сказала она подруге, — хорошо же ты гостя занимаешь. С тоски умереть можно!
— Не нападайте, пожалуйста, на Ольгу Александрровну, — это я заразил ее своим невеселым настроением, — устало сказал Юрий Петрович. Ему трудно и неприятно было говорить эти стандартные фразы, но ведь что-то надо было сказать. А что скажешь?
«Совсем я запутался…» — подумал он.
Тамара оживленно рассказывала содержание кинокартины, которую она только что видела. Ляля подавала реплики безучастным тоном, но под конец немного оживилась. Простилась она с Соколовым по- прежнему мягко, сердечно:
— Приходите, я буду ждать вас и завтра, и послезавтра, и… целую вечность…
От Ляли Соколов поехал на квартиру к Николаю Николаевичу. Он надеялся, что в обществе Киреева скорее вернет душевное равновесие. Но ни Киреева, ни Андрея не оказалось дома. Возвращаться в гостиницу, в пустой нежилой номер не хотелось. Юрий Петрович долго бродил по затемненным московским улицам.
Два дня он не показывался у Ляли и не звонил ей по телефону. И только когда у него в кармане был железнодорожный билет, он снял телефонную трубку. Было уже около полудня, но Лялин голос показался ему сонным. Услышав, кто с ней говорит, она радостно попросила:
— Приходите скорее!
За этот короткий срок, что они не виделись, Ляля осунулась, побледнела, глаза ее, казалось, стали больше и ярче. В комнате был беспорядок — на всех стульях висели платья, блузки.
— Извините, пожалуйста, за беспорядок! Я только что начала укладываться.
На полу стоял раскрытый большой чемодан, около него лежал большой квадрат белого картона. Юрий Петрович машинально нагнулся и поднял картон. На него взглянуло юное и радостное Лялино лицо — фотография была очень удачной. Юрий Петрович бережно положил ее на дно чемодана. Ляля внимательно следила за каждым его движением.
— Вот билет. Поезд уходит завтра вечером. У вас будет время спокойно собраться, — но глаза его говорили совсем другое.
— Почему так скоро? — робко спросила Ляля. На лице ее появилось страдальческое выражение.
— На днях я улетаю, а мне хочется самому проводить вас.
— Убедиться, что на этот раз я действительно уехала, — с горечью произнесла Ляля.
— Зачем вы так говорите?! — резко оборвал ее Соколов.
— Не сердитесь на меня… Я злая, потому что очень несчастная. Скажите: вы летите бомбить?
— Я военный летчик.
— Если бы я могла полететь с вами, — тихо, совсем тихо прошептала Ляля.
— Вы там напугаетесь до смерти — над линией фронта такая стрельба. Московская бомбежка показалась бы зам забавой.
Нежный Лялин голосок окреп:
— С вами не боюсь самой мучительной смерти. Жить без вас не могу… не буду!..
Волна захлестнула Соколова. Он сделал попытку выбраться на берег, но шутка получилась
