Ни с кем, и никого, как В. Высоцкий! Однако я далеко ушла от описания пребывания поэта в Грозном. Любопытны сами по себе обстоятельства, сопутствующие его выступлениям, не только из-за колоссального успеха, которого достиг Высоцкий в этом городе как актер, как поэт и как певец. Не менее интересна и судьба программы с его участием, снятая на их телевидение. Высоцкий очень интересно рассказывает в ней о своем творчестве, о роли поэзии в его жизни, об источниках вдохновения.
Программу эту не выпустили, в который раз оказалось, что цензоры считают за честь, даже за одну из главных целей деятельности сделать невозможным Высоцкому презентовать свое творчество в средствах массовой информации. Мало того. Пленки с записями Высоцкого было приказано уничтожить. Руководство телевидения выдало соответствующее указание и любой фрагмент программы должен был исчезнуть бесследно. Так случилось бы наверняка, если бы не один из работников — обычный представитель персонала технического обслуживания, которому приказали уничтожить пленки. Но он не уничтожил записи, а спрятал их в таком месте, где они были в полной безопасности. Именно благодаря его самоотверженности и дальновидности телевыступление Высоцкого в Грозном сохранилось полностью. Программа была показана в честь 10-летия пребывания поэта в этом городе спустя восемь лет после его смерти. И, конечно, всегда будет об этом напоминать замечательная песня, которую с таким потрясением слушали чеченцы и ингуши в 1978 году:
Я сам с Ростова, я вообще — подкидыш, Я мог бы быть с каких угодно мест. И если ты, мой Бог, меня не выдашь. Тогда моя свинья меня не съест. Живу везде, сейчас, к примеру, в Туле. Живу и не считаю ни потерь, ни барышей. Из детства помню детский дом в ауле, В республике чечено-ингушей. Они нам детских душ не загубили — Делили с нами пищу и судьбу. Летела жизнь в плохом автомобиле И вылетела с выхлопом в трубу. Я сам не знал, в кого я воспитаюсь. Любил друзей, гостей и анашу. Теперь чуть что чего — за нож хватаюсь, Которого, по счастью, не ношу. Как сбитый куст я по ветру волокся. Питался при дороге, помня зло, но и добро. Я хорошо усвоил чувство локтя. Который мне совали под ребро. Бывал я там, где и другие были — Все те, с кем резал пополам судьбу. Летела жизнь в плохом автомобиле И вылетала с выхлопом в трубу. Нас закаляли в климате морозном, Нет никому ни в чем отказа там. Так что чечены, жившие при Грозном, Намылились с Кавказа в Казахстан. А там — Сибирь — лафа для брадобреев, Скопление народов и нестриженных бичей. Где место есть для зэков, для евреев И недоистребленных басмачей. В Анадыре что надо мы намыли. Нам там ломы ломали на горбу. Летела жизнь в плохом автомобиле И вылетала с выхлопом в трубу. Мы пили все, включая политуру, И лак, и клей, стараясь не взболтнуть, — Мы спиртом обманули пулю-дуру! Так, что ли, умных нам не обмануть? Пью водку под орехи для потехи. Коньяк под плов с узбеками, по-ихнему — пилав. В Норильске, например, в горячем цехе Мы пробовали пить стальной расплав. Мы дыры в деснах золотом забили, Состарюсь — выну, денег наскребу! Летела жизнь в плохом автомобиле И вылетала с выхлопом в трубу. Какие песни пели мы в ауле. Как прыгали по скалам нагишом! Пока меня с пути не завернули, Писался я чеченец-ингушом. Одним досталась рана ножевая. Другим — дела другие, ну а третьим — третья треть.
